раз вздыхает, а потом осыпается, тускнеет, готовясь к долгим крепким холодам. Река осенью особенно прекрасна. Гладкая и туманная по утрам, к полудню она как будто вскипала, боясь замереть от ночных заморозков.
Тамара с тоской смотрела на реку. Расстаться с ней было трудно. Но надо.
Последний раз спустилась к воде и бросила ей прощальный подарок – венок из найденных в поле ромашек. Вода с благодарностью приняла его, коснувшись рук девушки, и унесла далеко на середину, где течение, гоня первые упавшие листья, спешило вперед.
Родион, когда дочь уехала, не позволил жене убрать в шкаф Томкину штормовку, спрятать в сарай ее сапоги.
– Вернется моя помощница. Ей это все понадобится.
– Брось. Дай ты ей пожить нормально! У людей вон и ванна в доме, и телевизор. Она еще не поняла, как может быть по-другому. Не вернется.
Полина увидела сестру издалека. Та, медленно идя по перрону, несла точно такой же чемоданчик, какой был и у Поли много лет назад. История повторялась, только героиня была совсем другой.
Сестры обнялись и пошли к метро. В нос ударил такой знакомый запах рыбы. Полина скривилась от отвращения. Та жизнь, ограниченная, грустно-постная, вдруг замаячила перед ней настолько явственно, что стало страшно. Но потом вдруг исчезла, растворилась в суете города, который уже не отпускал ее, надежно опутав суетой и иллюзией комфорта.
– Заходи. Я тебе здесь постелила, на кушетке. Вот тумбочка, ванная в конце коридора. Иди пока, душ прими. Мыло на раковине земляничное возьми. Одежду новую дам. Пора прекратить пахнуть, как рыбный магазин.
Тамара, уставшая и какая-то стеклянная, делала все, что велела сестра.
Вступительные экзамены, провал и работа на хлебобулочном комбинате, вечерние походы по украшенному к новогодним праздникам городу, театр, кино и танцы в Доме культуры. Тамара впитывала все, что нужно было, чтобы стать такой, как хотела сестра.
Искренне и целиком отдавая себя Тамаре, Полина старалась, но чувствовала, что все напрасно. Тома как будто пропускала все через себя, а потом забывала, сидя по вечерам у окна и смотря куда-то вдаль. Где-то там, за километры от этой комнаты, висит на гвоздике ее штормовка, сапоги, притулившись в углу, тихо облокотились на отцовские, высокие сапожищи. Все готово к ее возвращению. Нужно только немножко подождать.
– Домой поеду, надо родителей навестить, – как-то весной сказала Тамара, перекладывая на тарелки солнечно-белую яичницу.
– Зачем? – удивилась сестра. – Они же писали, что все хорошо.
– Хочу. Я здесь задыхаюсь, понимаешь? Мне нужно хоть краешком глаза увидеть нашу реку. Помнишь, как папа учил нас там плавать? А как лосенок с того берега приплыл к нам и запутался в траве ногами?
Воспоминания, прорвавшись, все лились и лились, заполняли комнату, вытесняли все суетное, тревожное и наносное. Город сдавался, отступал, растворялся в этом потоке солнечных брызг, душа девушки возрождалась.
– И не думай! – вдруг закричала Полина. – Туда ехать «три дня
