Казалось, что изморось с улицы проникла в квартиру. Хорошо, что хоть плесень не пошла по стенам.
Я грустно усмехнулась. Всё же лучше, чем тесная кухня в общежитии, кишащем тараканами.
– Хватит себя загонять, – вслух проговорила я и поёжилась от звука собственного голоса. Он показался отстранённым и чужим. – Что было, то было. Главное, что есть силы продолжать свою ма-а-аленькую жизнь так, как считаешь нужным. Выбирать то, что лучше для тебя, и уходить оттуда, где плохо. И от тех, с кем паршиво…Завтра будет новый день, который можно будет посвятить себе.
Но на следующий день я не смогла подняться. Только открыла глаза и долго смотрела в одну точку на стене.
А потом смежила веки и когда открыла их снова, сумрачная тень приближающегося вечера уже ползла по стене, впиваясь скрюченными пальцами в бежевые обои. До обострённого слуха доносился навязчивый гул Города и чьей-то скрипучей музыки. Она раздражала. Хотелось забраться головой под подушку и ничего не слышать. Но я лишь продолжала смотреть на стену, и чувствовать вялое раздражение на соседей и большой город за то, что они не могут быть тише.
Мысли оцепенели. Казалось, что от меня ничего не осталось, кроме оболочки, наполненной пульсирующей мучительной пустотой.
«Пара дней и это закончится. Всего пара дней…»
Вот только протянуть бы эти два дней.
Я ненавидела себя. Ненавидела за то, что собственное сознание вдруг превращалось в злейшего врага, который разворачивал войну против меня же. Ненавидела пожирающую боль, появляющуюся из ниоткуда. Против неё не было обезболивающего. Её нужно было только переживать. Раз за разом, словно проходя круги ада, я чувствовала свою беспомощность и ненавидела себя за то, что не могу это остановить. Как ненавидела моменты, когда хотелось взобраться на карниз и шагнуть в неизвестность. Потому что боль становится невыносимой, и приходилось придумывать причины, чтобы остаться здесь, в этой жизни, которая теряла всякий смысл.
Ночная тьма расползалась по комнате. Очертания мебели постепенно смазались, превратились в одну серую кашу. Боль притупилась. Она больше не впивалась острыми иглами, а обратилась в давящий комок, заполонивший собой грудную клетку…
Не встала я и наутро следующего дня. Не хватало сил. Где-то на периферии сознания билась одинокая мысль, что надо подниматься. Но поднять собственное тело казалось задачей нереальной.
Я балансировала на тонкой грани действительности и сна. В полудрёме перед потускневшим внутренним взором скользнула красная нить. Казалось, только она меня всё ещё удерживает на поверхности, не давая сорваться в чёрную бездну, разверзшуюся под ногами…
Острое чувство чужого присутствия вытряхнуло меня из сна. Я лежала с закрытыми глазами, боясь пошевелиться, и настороженно вслушивалась в звонкую тишину.
Послышался шорох, и скрипнул стул.
Стало жутко. Мысль, что в квартире может находиться посторонний человек, заставила похолодеть затёкшие
