Филипп добрался до места, старик сидел у обочины, тряся сединами, арбалетчик ругал белый свет последними словами, силясь потереть ушибленный бок сквозь бригандину, а его товарищи занимались отловом мерина, зачуявшего волю.
Де Лален, как подобает доброму христианскому рыцарю, решил проявить милость к падшим.
– Эй, эй! Папаша! Ты целый? – учтиво поинтересовался он у старика, покинув седло. – Да не мямли! Толком говори!
Рядом уже стоял друг Жерар, а позади возвышалась пыльная фигура де Ламье.
– Дай ему воды, может, очухается.
– У меня только вино. Эй, парни, есть у кого фляга с водой?
– Воды ему! – вскричал пострадавший арбалетчик. – Хрен ему, а не воды, черту старому! Во!
Под носом у старика образовался бугровый кулак.
– Куда лезешь, слеподыр!? Вот сейчас бы затоптали!
– Лучше бы затоптали, – мрачно пожелал жандарм с капитанским шарфом на саладе, подъехавший в суматохе. – Столько времени на всякого пейзана…
– Да будет вам! – Филипп устыдился такой черствости. – Человек все-таки. На вот, выпей.
И протянул флягу.
– Да что вы, добрые господа! – кряхтел старик. – Я ж как бы и не то что бы это… брел вот, не заметил, а тут вы, уж простите…
Вина, однако, причастился от души.
– Жив, скотина, – сказал жандарм.
Арбалетчик сплюнул и пошел забирать изловленного мерина, Жерар нагнулся за клюкой, а Филипп вдруг услышал совершенно отчетливые слова, так не похожие на недавнее бормотание, – чистый, уверенный голос:
– Не езди никуда, малец. Пропадешь.
– Не понял? – Филипп и в самом деле не понял.
– Нечего понимать. Не надо никуда ездить, малец. Скажись больным, упади с коня, вот как этот вот, вывихни плечо и домой, к папочке Оту – здесь рядом, – сказал старик, возвращая флягу.
Де Лален, мягко говоря, опешил. Все прочие звуки, кроме стариковского голоса, отдалились и проникали в уши, как сквозь вату, – это от удивления, не иначе.
– Ты чего несешь?! Какой я тебе малец!
– Не перебивай! – отрезал крестьянин. – Вот сейчас навоюешься, если уж так неймется, – и домой. Не надо потом никуда ездить. Пропадешь.
– Ну вот я тебе сейчас… – Филипп собрался было разозлиться и тут обратил внимание на вторую странность этого дня.
Солдаты вокруг суетились, занимая места в строю, любезный приятель Жерар протянул клюку и отошел, будто бы все в полном порядке, – никто не обращал никакого внимания на хамские речи крестьянина.
Да и крестьянина ли?
Филиппу помстилось выдубленное лицо в обрамлении пламенеющей отраженным яростным солнцем бороды, миндальные глаза, как на иконах византийских схизматиков, долгополая хламида, как древний рыцарский плащ.
«Монах?» – подумал он и слегка отшатнулся.
– Это тебе совет в спасибо за
