лежали твердость, непоколебимое мужество и честность. По своему же образу жизни он был человек распутный и тем, вероятно, ускорил свою смерть.
Его упрекают, что он склонял царя к большим строгостям, неверности своей супруге и неправильному образу жизни. Нет, однако, недостатка в мотивах, чтоб ослабить или вовсе устранить эти три обвинения. Представьте себе обширнейшее государство на земле, погруженное в моральную тьму всякого рода. Это было болото, в котором только в правление царей Ивана Васильевича и Алексея Михайловича кое-где возникал луч просвещения, но как блуждающий огонек тотчас же угасал за недостатком поддержки. Это-то болото хотели очистить Петр и Лефорт, но при каждом шаге, ими делаемом, они встречали противодействие своим предприятиям в злобе и предрассудках. Только терпеливым мужеством, разумностью и строгостью удалось им преодолеть эти затруднения.
Эти средства, конечно, не выдержали бы оценки строгой морали, но необходимо делать различие между выдающимися качествами повелителя и значительнейших мужей в его совете и на войне, с одной стороны, и гражданскими добродетелями – с другой. Что можно было сделать тогда кротостью и добротой? Не сердце управляет народами, а разум; многие государи, государственные мужи, многие герои не блистали бы, как метеоры, в неизмеримых областях истории, если бы они были справедливы и человечны. Равным образом не Лефорт разрушил согласие в тогдашней семейной жизни царя. Союз Петра с Авдотьей[15], дело приличия, был уже, по крайней мере, условлен, прежде чем Лефорт достиг исключительного благоволения этого государя. Царица была старее своего супруга. Ее прелести уже поблекли, когда силы Петра только еще расцветали и потом достигли полной зрелости. Сверх того, этой паре недоставало согласия характеров, этой единственной прочной связи счастливых браков. Отвращение государя было естественным последствием этих физических и моральных различий. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что Авдотья вовсе не обладала искусством вести себя как следовало. Невозможно было неловким и неуместным своеволием втиснуть дух Петра, мощный чувством своей самостоятельности, в рамки стародавних доморощенных брачных обязанностей; дух Петра не мог стерпеть, чтоб его супруга, которая должна бы разделять с ним его усилия сделать своих подданных счастливыми, присоединилась вследствие предрассудков к его противникам, чтоб уничтожить исполнение его планов.
Неудовольствие Петра, усиленное живостью его характера и горячностью – молодости, достигло высшей степени. Проявления этого неудовольствия были ужасны. Лефорт вступился за государыню; он не мог воспрепятствовать разрыву царя со своей супругой, но он спас ей жизнь[16]. Она была заточена в монастырь, и там было уже, конечно, необходимо обращаться с ней довольно строго, чтоб показать ее приверженцам, что для них утеряна самая сильная их опора. Однако Лефорт не допустил, чтоб Петр, обуреваемый юношеской опрометчивостью, дозволил
