И обязательно сначала ударят двенадцать раз в набатный колокол, подтверждая, что родился именно наследник. И начнётся веселье под игривый перезвон колоколов поменьше. Но…колокола не зазвенели, ни большие, ни маленькие, а вместо общего веселья королевство вновь накрыло трауром. Вместо праздника весь двор собрался позади кафедрального собора, на погосте. В землю опустили ещё один крохотный гроб со второй дочерью короля – Луизой, которая, в отличие от своей старшей сестры Аурелии, уже родилась мёртвой. Элеоноры не было на похоронах. Неделю она металась в горячке, увлажняя болезненным, липким потом простыни, горячечными стонами и криками содрогая стены замка и пугая придворных детей. Она вопила, требуя вернуть ей Аурелию и Луизу. «Королева двинулась рассудком», – судачили вокруг и боязненно обращали взгляд к небесам. А поседевший за последние несколько дней Эдмунд каждый день молился в соборе, давая Богу невыполнимые клятвы, лишь бы тот оставил ему его жену. И суровый Пэйский Бог сжалился над королём, его супруга не умерла.
Медленно, очень медленно она поправлялась, и так же медленно возвращался к обычной жизни король. Он так же и продолжал проводить время за молитвами по полночи. А порой и днём, бросив всё, уходил молиться, и никто не удивился, когда малый трапезный зал, примыкающей к спальне короля, вдруг превратился в часовню. Теперь король обращался к Богу с просьбой послать ему наследника. Молитвы короля вскоре были услышаны – через долгих пять лет после похорон второй дочери Элеонора вновь понесла. На сей раз король приказал скрывать положение королевы до тех пор, пока это будет возможно. Он окружил себя монахами в голубых рясах. Монашеское облачение такого цвета указывало на особое положение служителей Говерской церкви. Эдмунд все ночи напролёт проводил в своей часовне, а днём, осунувшийся и бледный, был рядом с супругой. Четверо лучших лекарей жили при дворце без права покидать его. Дела, требующие вмешательства короля, проходили через Хранителя Большого Ключа, и только если у Хранителя не хватало мужества принять решение за короля, он писал ему записку, которую передавал через одного из монахов голубых рясах. Но, как правило, ответа он не получал. Тогда Хранитель, сокрушённо качая головой, откладывал неразрешимое дело на потом. Обращаться повторно к королю было бессмысленно, а порой даже опасно, ведь все вокруг знали: гнев короля Вильгемонта может быть разрушителен. Однажды Хранитель аккуратно намекнул Эдмунду, что его отход от дел королевства может неблагоприятно сказаться на положении дел. Но он король ничего не хотел слушать. Один его яростный взгляд сказал больше, чем тысяча слов. Больше Хранитель не пытался вразумить правителя.
Роды были долгими и мучительными, и они извели и без того ослабленную Элеонору. Но наконец её мученья закончились, и двадцать пятого ноября, с первыми лучами солнца воздух над замком разорвало
