себе.
Телесные раны Сергей зализал быстро, а вот душевную… Это было первое сокрушительное поражение в его без малого двадцатилетней жизни. Он был унижен перед девчонкой, растоптан перед всем миром, как ему казалось, и мириться с этим не собирался. В выходные дни вечером с двумя орлами-самбистами из своей секции он обходил районные скверики, заглядывал в подъезды и подворотни, отыскивая компании людей с длинными волосами. Последнее условие, то есть длинные волосы, было обязательным. Обнаружив такую компанию, они молча, без всяких идиотских просьб типа «дай закурить», нападали на них, избивали, а после выстригали на сальных макушках по кресту. Этот ритуальный разбой продолжался до тех пор, пока, наконец, Сергей не посчитал себя отомщенным и не успокоился.
Эту историю он рассказывал мне, равнодушно посмеиваясь, без раскаяния, но и без вызова как о давно свершившемся факте. Вот, мол, такое я говно, ваш покорный слуга.
После окончания училища Сергея направили на западную границу. Солдаты уважали его как лидера и с пониманием относились к его требовательности. А как же иначе? Он отлично стрелял, был непобедим в единоборстве, а в преследовании нарушителя не знал усталости. К тому же он быстро освоил разные хитрости, которые бывалые пограничники использовали в работе, и доходчиво делился ими с солдатами.
Многие офицеры не любили Сергея, считали выскочкой и карьеристом. Другие – наоборот, видя, как быстро он поднимается по служебной лестнице – искали с ним дружбы. Отношение коллег мало волновало Сергея. Большинство их, от ненавидящих до заискивающих, со своим преферансом и водкой, с сальными анекдотами и первобытным карьеризмом, были ему скучны, поэтому свободное от службы время которого было – кот наплакал, он проводил с молодой женой-учительницей, а чуть позже – с крохотной своей копией, сынишкой Мишей. К тому же он не сомневался в своей избранности и считал, что в будущем для него уготовано более достойное поприще, чем служба у черта на рогах.
Год после травмы Сергей провел в госпитале на границе того и этого света. Парализованное тело сопротивлялось своей обреченности на усыхание то гниющими пролежнями, то циститом, то еще каким-нибудь жутким воспалением потерявшего контроль мозга органом. А то вдруг начинало ломить и жечь изнутри конечности, как будто кто-то осторожно вытягивал из мертвого мяса ненужные ему теперь тоненькие проводочки нервов. И температура, температура… К температуре Сергей притерпелся, а тело свое ощущал только через боль. Если утром или среди ночи он просыпался и не чувствовал привычных дерганий конечностей или рези где-нибудь внутри, он пугался, поднимал голову и внимательно всматривался в то, что покоилось на кровати ниже его лица. Спросонья ему казалось, что вместе с болью унесли его тело.
Душевные страдания были под стать физическим.
– Ну что, вояка, опять обгадился? – дружелюбно шутила полногрудая бойкая санитарка, деловито скидывая с него одеяло, как чехол с какой-нибудь пишущей машинки
