между ними ничего доброго ожидать нельзя. Они лучше саксонского принца, нежели природного Пяста, в короли себе пожелают, и эти выборы могут произойти без всякого беспокойства, если ваше и. в-ство к саксонскому принцу склонность явите и его поддержать соизволите. Кажется, и русский интерес требует на польском престоле саксонского принца предпочтительнее пред Пястом, ибо Пяст по природной к России ненависти будет иметь сношения с французами, шведами, турками и татарами ко вреду России; а чужестранный принц для собственного охранения и для получения большего значения между поляками всегда будет держаться русской стороны».
Между тем Фридрих II велел объявить Августу III, что если вспомогательные саксонские войска вступят вместе с австрийскими в Силезию, то Пруссия почтет это за объявление войны. Эта угроза заставила еще более саксонский двор просить русскую императрицу о подании немедленной помощи. Поражение, претерпенное австро-саксонскими войсками в Силезии от пруссаков, подало повод Бестужеву писать:
«Король прусский, пользуясь своим торжеством, без сомнения, вступит в Саксонию, которую скоро и легко можно разорить, и король польский силою прусского оружия и страхом пред неминуемым разорением своих наследственных земель принужден будет, оставя польскую корону, принять императорскую, следовательно, покинув союз с морскими державами, предать себя в руки Франции и Пруссии. Крайне опасные из этого для русских интересов следствия, возбуждение замешательств в Польше и возведение на тамошний престол либо Станислава Лещинского, либо другой какой-нибудь французской и прусской креатуры заставляют меня всенижайше представить, каким образом теперь наступило настоящее время заблаговременно бодрым решением сдержать прусского короля, чтоб не усилился чрез меру и не принудил польского короля оставить Польшу, принять императорскую корону, ибо если со стороны России не примутся немедленно сильные меры, то после уже будет поздно помочь беде». Извещая, что после своего торжества прусский король исполнил угрозу, отозвал своего посланника из Дрездена, Бестужев прибавил: «Обстоятельства показывают, что между королями польским и прусским непременно дело дойдет до опасных и очень неприятных дальностей, если ваше величество за здешний двор как можно скорее вступиться не соизволите». В июле, уведомляя об успехах французов в австрийских Нидерландах и Италии, о колебании Голландии, устрашенной этими успехами, о постоянных требованиях с французской стороны, чтоб король польский принял императорскую корону, Бестужев писал: «Французская и прусская державы пришли уже в такую силу, что невозможным становится малейшее промедление в отвращении вредных последствий этого усиления».
Но вместо извещения о сериозном демарше, которого требовал Бестужев, ему сообщили из Петербурга, что Чернышеву велено сделать при берлинском дворе наисильнейшие увещания, чтоб не предпринимали ничего
