муравейника. Нападавших было втрое меньше, но они были вооружены, натренированы и психологически готовы к драке. Проезжая часть дороги превратилась в поле битвы, откуда неслись крики, ругань, стоны, смачные звуки ударов. Какое-то время геи пытались оказывать сопротивление, которое, однако, было очень быстро сломлено. Одному из шествующих, крупному накаченному верзиле, удавалось отбиваться от наседавших на него агрессоров. Он перехватил цепь у парня, пытавшегося его ударить, и рывком притянул противника к себе. Но схватить не успел. Тяжёлая бита с размаху угодила ему сбоку в лицо. Раздался противный хрустящий звук. Верзила рухнул, как подкошенный. К этому времени на асфальте уже тут и там в лужах крови валялись без движения, метались в агонии или пытались ползти избитые, изувеченные люди.
В толпе невольных зрителей нападение самозваных карателей было воспринято по-разному. Мужчины либо бесстрастно смотрели на побоище, либо откровенно злорадствовали. А женщины, шокированные жуткой сценой, в большинстве своём подняли крик и уже искренне сочувствовали пропагандистам однополой любви, которых ещё несколько минут назад проклинали от всей души. Теперь же проклятия сыпались на головы их палачей.
– Атас! – раздался громкий крик.
По-спортивному одетые парни мгновенно разбежались в разные стороны и, побросав своё оружие, скрылись во дворах. К месту кровавой расправы подъехали три полицейские машины, а вслед за ними кареты скорой помощи. Наблюдавшие за дракой прохожие стали быстро расходиться. Водители, совсем недавно требовавшие дать им возможность проехать, теперь без лишнего шума разворачивали свои автомобили, чтобы поскорее покинуть недоброе место. Те из зевак, кого полиция пыталась задержать в качестве свидетелей, отмахивались и пожимали плечами. Все оказались здесь только что. Никто ничего не видел.
Приехавший из Сибири мужчина также поспешил покинуть место побоища. Перспектива застрять в полицейском участке его ничуть не прельщала. Он торопливо шагал дворами в том направлении, в котором, если верить курившим во дворе парням, находился Казанский вокзал. Теперь в его душе бурлили совсем другие эмоции. Сцена жестокой расправы на время вытеснила личные переживания. Но легче не стало. В груди прочно засело ощущение гадливости, омерзения – сначала от вида самого аномального шествия обнимающихся и целующихся мужиков, а потом от их зверского избиения. В ушах всё ещё слышались звуки ударов, крики, стоны, визги. Перед глазами маячили изувеченные тела и лужи крови.
Он продолжал шагать, погружённый в свои мысли. А когда отвлёкся от них и вернулся к действительности, то заподозрил, что незаметно для себя изменил направление и, возможно, ушёл далеко в сторону. Мужчина огляделся, у кого бы спросить, куда идти. Но двор был почти пустынен. Почти, потому что неподалеку на лавочке сидел дед с густой седой бородою и, похоже, дремал, уронив голову на грудь. Одет он был в необычный для нашего времени наряд: белая льняная рубаха без ворота с коротким
