рядом с ним стояла лоснящаяся блондинка в пухлом кринолине, который делал ее похожей на мини-динозавра.
– У него такой вид, как будто его сейчас стошнит.
– Не понимаю, чего все так носятся с этими блондинками. Мол, блондинки знают, как поразвлечься и все в таком духе. А по мне, кто так думает – просто телевизора насмотрелся. Возьми любую натуральную блондинку, так они вечно какие-то блеклые, тусклые, и им нужно долго рисовать себе лица, чтоб не походить на кроликов. Взгляни-ка на эту бедняжку. А на эту! Вылитая овца.
– Я хотела поговорить с тобой о Робине, – сказала Гарриет, не видя смысла ходить вокруг да около.
– О чем, милая? – Аделаида разглядывала репортаж с благотворительного бала. Стройный юноша в смокинге – лицо свеженькое, уверенное, без единого прыща – откинул голову назад, зашелся в хохоте, придерживая за талию тоненькую брюнетку в розовом, как сахарная вата, платье и длинных перчатках в тон.
– О Робине, Адди.
– Ах, моя дорогая, – мечтательно вздохнула Аделаида, оторвав взгляд от симпатичного юноши на снимке. – Будь Робин сейчас с нами, у него бы от девушек отбою не было. Он еще совсем крохой был, а уже… столько в нем было задору, бывало, хлопнется на спину и ну хохотать. Любил ко мне сзади подкрадываться – как обнимет за шею, и давай кусать за ухо. До того мило. Ну прямо как Билли Бой – попугай, который у Эди был в детстве.
Аделаида умолкла, заметив в журнале еще одного торжествующего, улыбающегося юнца-янки. “Студент-второкурсник” – гласила подпись под фотографией. Останься Робин жив, он был бы с ним примерно одного возраста. В ней всколыхнулось негодование. Вот этот Дадли Ф. Виллард, кем бы он там ни был, как смеет он жить, кто дал ему право смеяться в отеле “Плаза” под звуки играющего в зимнем саду оркестра вместе с этой его лощеной девицей в шелковом платье?
Мужья Аделаиды пали жертвами Второй мировой, несчастного случая на охоте и обширного инфаркта, от первого мужа она родила двух мертвых близнецов, от второго – дочь, которая в полтора года умерла, наглотавшись дыма, когда в их старой квартире на Западной Третьей улице посреди ночи загорелась труба, – судьба била ее беспощадно, жестоко, под дых. И все-таки (одна тяжкая секунда за другой, один тяжкий вдох за другим) со всем можно справиться. Теперь, если она и думала о мертворожденных близнецах, ей вспоминались только их точеные, полностью сформировавшиеся личики с закрытыми глазами – совсем как у мирно спящих детей. Но ни одна трагедия, которую пришлось пережить Аделаиде (а на ее долю их выпало с лихвой), не терзала ее так долго, не отзывалась в ней такой болью, как убийство Робина – эта рана никак не желала затягиваться, и с течением времени нарывала все сильнее, все сильнее саднила.
Заметив, как затуманился у Аделаиды взгляд, Гарриет кашлянула.
– Вот как раз
