Гончаров подошел к девушке и посмотрел на то, что она пишет.
– Все очень грамотно, – оценил он, – дай бог, чтобы вы не ошиблись.
– Я могу его и нарисовать, чтобы вам было удобно фоторобот делать.
– Нарисуйте, но проехать к специалистам все равно придется, чтобы они еще и с ваших слов составляли. Они будут детали заменять: такой нос или какой-то другой, брови кверху или опущенные домиком.
Начальник убойного отдела посмотрел на Ипатьева и быстро отвернулся, но Павел понял, что имел в виду майор.
– Сейчас начинается ваша передача, – напомнил Гончаров, – мы скинули в редакцию наши телефоны с просьбой сообщать всю возможную информацию.
Ипатьев включил телевизор и увидел на экране себя на фоне разорванного плаката. Он сидел за рабочим столом и смотрел в сторону, потом повернулся к камере, смахнул что-то с лица и начал говорить:
– Сегодня не я буду вести программу. Не могу. Я появился на ваших экранах лишь для того, чтобы рассказать о своей бабушке. Ей было без малого девяносто восемь, и вчера ее убили вместе с моей мамой. Убийцы пришли в нашу старенькую квартирку, чтобы украсть что-нибудь. Они шли на воровство с ножом, но о них не буду. Я о бабушке. Она закончила десять классов, и сразу началась война. Мой прадед-инженер пошел на фронт добровольцем и погиб через несколько недель. Бабушку, которой было тогда семнадцать, отправили на заготовку дров… Начиналась первая и самая страшная блокадная зима. Бригада лесорубов состояла из восьми девочек. Бабушка была бригадиром. Им сказали, что норма выработки – шесть кубов леса на каждую. Это была довоенная норма для здорового и сытого мужика-лесоруба. Только маленькие голодные девочки перевыполняли эту норму, потому что город замерзал. У них не было никаких бензопил, только двуручные и топоры. Работали без выходных дней с раннего темного утра и до тех пор, пока от усталости не падали с ног. Возвращались в землянку, в которой пол был покрыт льдом. Растапливали буржуйку, и очень скоро в землянке не было льда, но зато до середины голени стояла вода. Спали на двух двухъярусных кроватях по две девочки на одно спальное место. Помещались, потому что все были действительно маленькими, моя бабушка оказалась самой крупной: ее рост был метр пятьдесят пять. Вот такая она была крохотная… Весной сорок второго ее вызвали в город и дали время заскочить домой. Только дома уже не было, то есть он стоял, а мама, младшие сестры и брат – все умерли от голода. Умерли в квартире, в которой нелюди вчера убили ее саму и ее дочь – мою маму. А потому просьба, если кто-то что-то знает или вдруг узнает случайно, сообщайте в программу, а еще лучше в полицию или в Следственный комитет. Все.
Бегущей строкой пошли номера телефонов: Следственного комитета, районного управления полиции, городского управления… Номеров было много. Кристина Тарасова уткнулась взглядом в лист бумаги, в текст, который только что написала, и плакала. Рядом лежал еще один лист с нарисованным мужским лицом. Гончаров взял этот лист и стал вглядываться в изображение.
Потом поднес к уху мобильный.
– Сергей, не теряй времени, – приказал он кому-то, –
