толкают лодку к морю.
– Что могут нам предложить ведущие конструкторы? – спросил профессор.
– Нужно перестроить форму изучающей антенны, – ответил вяло Хейс.
– Это не решение! – воскликнул Хименсю – Это доработки! Нам же нужны оригинальные идеи. Посмотрите на правый экран. Что вы там видите?… Вот именно, – загрохотал профессор, одобрительно помахав Дагену, поднявшемуся несколько минут назад на антресоли, – вот нетривиальное решение! Я имею в виду решение художника, а не конструктора. Его часы! Да, именно часы!
Даген вместе с Грорэманом демонстрировали картину Сальвадора Дали, гениального творца шедевров мирового искусства, по мнению одних, по мнению других – параноика и шизофреника. Яркими красками были нарисованы какие-то камни, развалины фонтана без воды, везде лежали и стояли разной формы часы, старинные часы, механические со стрелками. Часы-блины, растекшиеся, возможно, от жары, – солнце в зените – свесившись через край камня, не переставали идти. Такое было, по крайней мере, ощущение. Все эти предметы как бы переносили зрителей в другой мир, в другое измерение.
– Вот оригинальное решение, – снова повторил Хименс, ткнув указкой на свисавшие тестом с куба часы. – Какая раскованность, глубина проникновения в сущность предмета, в мир своего мышления, кажущегося необычным для нашего мышления, выработанного земной эволюцией и логикой того же Аристотеля. Но вещи художника кажутся нам необычными и абсурдными по той причине, что мы живем на Земле. Мышление определяет планета, ее гравитация, ее атмосфера, пути эволюции организма от простейшего к сложному. Мышление не может быть стандартным у всех гомо сапиенсов, у всех разумных существ, населяющих далекие галактики. Нам же нужно выйти из обычного мышления, заложенного в нашем мозгу.
– Но там же нет генератора случайного действия! – крикнул с места сиплым голоском проснувшийся Дэвид Кэшон.
– Нет там и животных. Там вообще нет ничего живого, – возмущенно заметила Джун Коллинз. – Вот только эти часы… Да, они кажется… живые… И не лучше ли показать нам мастеров эпохи Возрождения. Я не люблю всех этих авангардистов, прошлых и настоящих времен. Вот Джотто, Моне, Дега, Васнецов, Шишкин, Леонардо да Винчи, Рафаэль…
– Джун немного смешала в одну кучу художников, живших в разное время, – замычал с иронией Ленг Мун. – Это у нее от большой любви к природе.
Коллинз пнула сильно под столом ногой Муна. Тот отодвинулся, с трудом сдерживая смех. Потом начал успокаивать хорошенькую заведующую отделом, рисуя на бумаге забавных медвежат, забравшихся на поваленное дерево. Джун выхватила у него фломастер и дорисовала медведицу, мать этих зверушек. Та, задрав морду вверх, взирала на свое потомство.
Из динамиков снова послышался шум волн; на левом экране вновь засверкал бирюзой океан. И та же лодка в воде, те же загорелые люди, но теперь уже они работают веслами, продвигая лодку в безбрежную соленую пустыню. Навстречу лодке несутся, словно оторвавшиеся
