едешь дальше? – спросила мать, вынуждая себя быть равнодушной.
– О! О! Очень срочно, очень срочно! Потому что меня послали, – ответил Бобрек, – от самого магистра. Я только что из Плоцка и снова туда же возвращаюсь. В Польше убивают друг друга, даже приятно; наше дело – им помогать в этом.
Улыбка Бобрека пронзила бедную мать – она вздрогнула, но воздержалась от демонстрации гнева. Она ничего не отвечала, только прялка под её ногой вдруг зарычала. Ясько мог радоваться, потому что чувствовал, что досадил бедной женщине.
– Нечего поляков жалеть, когда ума не имеют, – начал он с выражением презрения. – Для нас это лучше. Люксембурга, государя, каких мало на свете, мягкого юношу, не хотели королём выбрать, предпочитают безкоролевье. Кому какое дело до вкуса? Наши государи на этом кусок земли заработают.
Старуха с опущенной над куделью головой ничего не отвечала, в молчании глотала слёзы. Бобрек пил вино. Вытянул пустой кубок к девочке, чтобы налила ему второй. Поглядел на мать, молчал.
Снова какое-то время царило молчание. Глаза Агаты были устремлены в кудель, но за слезами ничего не видела. Это молчание старухи произвело на Бобрека некоторое впечатление. Он слегка нахмурился и, осушив второй кубок, поставил его на лавку.
– Мне пора в дорогу, – сказал он. – Я сюда к пани матери не без дела приехал. О, если бы я мог здесь отставить коня, и было, кому за ним последить, пусть бы остался. Дальше предпочитаю нанять телегу, потому что очень ушибся на седле.
Агата подняла глаза.
– Отдай коня батраку, – сказала она сухо, – он присмотрит за ним, пусть тут стоит.
И она не говорила больше, начиная прясть снова. Бобрек стоял перед ней.
– Не нужно на меня сердиться за то, что я говорю, что думаю, – сказал он холодно. – Если бы я лгал и рекомендовался, это было бы на моей совести.
И он добавил, смеясь, по-немецки:
– Я чистым пивом торгую.
Услышав звук этой речи в устах сына, Агата вздрогнула. – Делай, что тебе нравится, – сказала она, – а Бог пусть рассудит нас. Ты не был для меня ребёнком, у меня нет также для тебя материнского сердца. Ты немцев превозносишь надо мной, так и живи с ними.
– Потому что я сам ни кто иной, как немец! – с ударением воскликнул Бобрек. – А я не виноват, что меня Господь Бог им сотворил.
Он чуть задержался, как бы дожидаясь ответа, и добавил:
– Поэтому мне тут уже нечего делать, только попрощаться!
– С Богом! – не вставая от прялки, ответила старуха, не поглядев на сына. – С Богом!
Бобрек уже не подошёл к ней, склонил голову, насмешливой улыбкой попрощался с девочкой, сделав ей чудную гримасу, надел на уши шапку и с грохотом вышел из избы.
Только когда он ушёл, Агата встала от прялки и с громким плачем побежала в каморку, а за ней также побежала заплаканная девочка.
Бобрек тем временем хозяйничал
