что помру, но чтоб в мышеловке…
Она не боялась смерти, она боялась увидеть, как умирает Стригун.
– Да нет, не в мышеловке, – ободряюще улыбнулся ей Славко. – Скорее, тут для крыс западня!
Действительно, судя по звукам в темноте, пещера была полна крыс. И это было скверно. На что способна дюжина голодных крыс, любой ребёнок знает. А две дюжины? Три? Дюжина сотен?
– А что нам крысы! – обнял Соболюшку за плечи Стригун, приник губами к тёплому ушку. – И на них управу найдём…
На самом деле думал он вовсе не о том, как отогнать крыс. В кошеле на поясе в заветной склянке у него хранился золотистый порошок из заморья. Одна его крупица вселяла в человека радость, три – делали непобедимым исполином, ну а пять и больше… Сон, беспробудный сон, вечное небытие, тихое упокоение без мук и страданий. Так что пусть содрогаются скалы, пищат мерзко крысы, сгущается мрак. Плевать. Дивного порошка хватит на всех…
– А по мне, так тут пока неплохо, – сказал Лось и без раздумий направился к парящему озеру.
Поплескал рукой, удовлетворённо крякнул, заново вылез из штанов и плюхнулся в воду. Истомно горячую, весело пузырящуюся, приятно согревающую душу и тело. Правда, несколько пахучую, так на это плевать.
О будущем он пока не загадывал, не привык. Думай не думай – всё во власти богов. Хорошо сейчас, ну и ладно; как говорится, живы будем – не помрём. Вымокнув как следует в парящем озере, Лось, благо бежать было недалеко, бросился в объятия холодного, выкупался с уханьем в леденящей воде и красный как рак возвратился обратно, в горячую. И так по кругу несколько раз, пока не надоело. Наконец, чистый, довольный, пропахший земными недрами, он начал одеваться и… внезапно обнаружил, что потерял рубаху. Вот так. Пояс, сапоги, порты, нож, кошель, безрукавка – всё на месте, а рубахи нет. Потерялась. То ли когда на брюхе полз через первый лаз, то ли когда на четвереньках – через второй. А ведь несовместно-то перед девками без рубахи. Да и перед мужиками, если подумать. И вообще, не лето красное…
«Ладно, чего-нибудь придумаем». Вышел Лось к камню, на котором дымила чадница, выслушал от собравшихся поздравления с лёгким паром и, не обнаружив Атрама, позвал:
– Эй, ухарь-купец, ты где, эрбидейская душа? У тебя тряпья вроде изрядно.
А про себя удивился. Вот же странный народ. Не с людьми у огня – с крысами в темноте.
– О да, конечно, конечно… – вынырнул откуда-то Атрам, в руках он держал заветный мешок, пронесённый через все препоны. – Имеется изрядно. – Он ловко поладил с тесьмой, привычно открыл горловину и принялся показывать товар. – Это вот бархат, это шёлк, а это, – в его голосе послышалось благоговение, – парча. Фардаросская, настоящая.
Парчу эту обычно резали на тонкие, но всё одно дорогущие ленты – кому цельная-то парчовая одежда по плечу? Чай не князья…
– Настоящая, говоришь? Из Фардаросса? – криво усмехнулся Лось. – Давай, пойдёт. – Расстелил прямоугольником
