картина могла бы захватить дух. Но сейчас Прохор лишь скрипнул зубами. Он явно не туда свернул и уже, возможно, оставил позади Богдановку с Сосновым Болотом.
Придётся возвращаться, искать другую развилку, чтобы пойти на север – в большое село Красный Рог.
Он хотел закурить, но за время пути сигареты и спички отсырели в кармане, превратились в кашу. Всё обернулось против него.
Времени прошло ещё с час или полтора. Дорога с каждым шагом становилась хуже, а дождь – напористее. Уже не моросил, а лил. Двигаться приходилось не по само́й дороге, а вдоль – по кромке. Здесь пучки травы пока ещё не позволяли почве превратиться в коричневый кисель.
Местность пошла под уклон, и вскоре путь преградила вода – лужа размером с озерцо. Затопила дорогу, часть поля. Лишь кое-где над покрытой рябью поверхностью проглядывали, словно зовя на помощь, утопающие травы.
Он попробовал перейти лужищу вброд, но через пару шагов нога провалилась, в сапог через край хлынула ледяная вода. Мышцы зашлись в судороге.
Отпрянул на шаг, едва не ухнул спиной в грязную жижу. Ручейки потекли с края капюшона на лоб, залили лицо. Струйка пробралась за ворот, под свитер.
За лужей – крутая горка. Просматриваются две глубокие колеи – кто-то когда-то забуксовал. Поросли́ высокой травой, которая от дождей приникла к земле. Там обогнуть самые трудные места тоже будет непросто: по сторонам – непролазный хмызник.
С Красным Рогом не вышло. Придётся возвращаться в Щань, искать третий путь. Наверняка есть дорога на юг, в Трубчевский район.
Переступил порог хуторского дома. Комната – сырая, холодная, но хотя бы без хлещущей сверху воды, без ветра, что норовит пробраться под одежду. Плотно прикрыл за собой дверь. Отряхнулся, скинул плащ – тот беспомощной мокрой кучкой плюхнулся на грязный пол.
Когда в ушах стих шум дождя, Прохор услышал голос. Женский. Сквозь помехи.
– Ты знаешь край, где всё обильем дышит,
Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет,
В вишнёвых рощах тонут хутора…
Как будто специально подгадали под его возвращение. Немолодая женщина-чтец продолжала торжественно вещать. Прохор стоял столбом, растерявшись. Кто включил «Вегу»? Он ведь точно помнит, как перед уходом выключал.
Тьфу, чёрт бы подрал эту поганую Щань и эту злосчастную рыбалку! И этого Женьку… Впрочем, с Бергом чёрт уже, видать, работает – взял в оборот, так сказать.
Здесь, где октябрь с его дождями и пронизывающими ветрами воет волком в зарастающих бурьяном полях, высокопарное стихотворение о «цветущей грече», «золотых нивах» и «лазури небес» звучало издевательски. Прохору почудилась злая, насмешливая нотка в женском голосе, что непоколебимо декламировал из динамика.
– Ты знаешь край…
