даже учитель Курода не выдержал бы и одной чашки чая в обществе старого греховодника Садатаро)
Дальнейшее было делом усердия и смекалки…
***
Сбить Кимитакэ с выбранного пути не смогли ни пропажа учителя, ни даже смерть сестры полугодом позже.
И она сама не помнила, где и чего она не так выпила.
Он был возле её постели, когда состояние уже было полностью безнадёжно, ощущал кожей полыхание удушливого жара и судороги лихорадки, проклинал себя ― но понимал, что сейчас, в переполненной государственной больнице, он не может сделать ничего. Он не знал никакого чудодейственного спасительное средство. Конечно, он мог принести чернил и написать ей на суставах чудесные знаки, которые облегчили бы её страдания. Но он знал, что медсёстры всё равно их сотрут, а объяснить им, почему важно их сохранить, он не сможет.
Как же страшно умирать в государственной больнице, где ты ― всего лишь временный постоялец, а смерть заберёт тебя неизвестно когда! И где ты никому не можешь ничего объяснить.
Потому что у них есть инструкции, а ты просто проведать или умереть заглянул.
…Конечно, если не просто писать, а татуировать нужные знаки, то стереть их будет непросто ― но делать это слишком долго, да и не владел он искусством татуировки.
Душа болела, а желудок рвался при виде того, в каком состоянии оказалась. Если бы для её спасения было достаточно отрубить себе руку, как сделал это дровосек, который хотел стать учеником Бодхидхармы ― Кимитакэ согласился бы на это в тот же момент и ни на миг не усомнился в своём выборе, как не сомневаются в нём герои войны, когда погибают на смертельно опасном задании.
Но отрубание руки никак не могло помочь сестра. Не было вообще никакого способа ей помочь. И от этого положение сестры было особенно мучительным.
Она была вторым, после деда, по-настоящему близким членом семьи. Остальные словно играли роли, по примеру бабушкиных служанок.
И она умерла, стоило ему сомкнуть глаза, ― как ему показалось, он всего лишь моргнул, а когда открыл глаза, лицо в алых пятнах уже ничего не могло выражать.
Странно, но потом он не смог вспомнить ничего из разговоров с ней ― только в дневнике остались какие-то реплики, в основном пересказанные.
Сестра не давала советов, её талантом было поддерживать. Она обладала редкой способностью подстраиваться под собеседника в разговоре. Никогда не спорила, а вместо этого словно развивала услышанное. Так, что кто бы с ней не говорил, просто понимал, что он не один в этом мире с такими мыслями ― и от этого ему становилось теплей.
Ну и осталась фотография, где он и сестра сидят на европейском белом диванчике в родительском доме, а на руках у них кот. И если кто-то из одноклассников всё-таки заходил к нему домой (раньше одноклассников отпугивала бабушка), он неизменно обращали внимание на фотографию на поминальном алтаре и спрашивали, не замечая такого очевидного семейного сходства:
– Это
