над входом в бар «Старый лис» мигала все чаще и чаще, словно доживала свои последние минуты.
Я бездумно смотрела на нее, наверное, с четверть часа, будто загипнотизированная хаотичными вспышками тусклого желтого света, когда двери бара распахнулись, заставив меня вздрогнуть от грохота вырвавшейся наружу музыки.
– Да пошел ты! – На улицу, размахивая руками, выскочила женщина. Ее светлые волосы с химической завивкой растрепались и торчали во все стороны, а мини-юбка, и без того неприлично короткая, задралась до самых бедер.
Женщина сорвала с шеи фартук с оборками, швырнула его на землю и с огромным наслаждением пнула. Затем она пересекла парковку, остановилась у видавшей виды «Тойоты Короны» с помятым капотом и принялась копошиться в сумочке, видимо в поисках ключей.
Следом за женщиной из бара вышел грузный лысый мужчина в черной футболке с логотипом группы Iron Maiden, с редкой седой бородкой, делающей его похожим на типичного киношного байкера.
– Ноги твоей чтоб тут больше не было! – крикнул он ей.
Женщина, не поворачиваясь, показала ему средний палец. Мужчина сердито сплюнул в ее сторону, подобрал фартук и скрылся за дверями бара.
– Отличный план. – Я и не заметила, как произнесла это вслух. – Надежный, как швейцарские часы.
Если мне и до этой сцены не очень-то хотелось выходить из машины, то теперь я готова была остаться в ней навечно.
Рядом, на пассажирском сиденье, лежал потрепанный номер местной газеты, которую я прихватила со столика возле супермаркета, где в последний раз делала остановку. Из нескольких страниц рекламы и объявлений удалось выудить только одно более-менее подходящее, я даже обвела его черным маркером.
В бар «Старый лис» требуются официанты. График: сутки через двое, оплата наличными в конце смены. Есть возможность проживания.
Ниже были указаны адрес и номер телефона, по которому я пыталась дозвониться днем, воспользовавшись таксофоном – я такие разве что в музее раньше видела, – но никто так и не ответил.
«Возможность проживания», не считая того что бар находился в какой-то глуши, была весомым аргументом в пользу этой вакансии. После стольких ночей, проведенных в дешевых безымянных мотелях, а то и на заднем сиденье верного «Доджа», возможность остановиться в одном месте и иметь собственную постель казалась несбыточной мечтой. Но, несмотря на острую нужду в ночлеге и деньгах, чувство собственного достоинства и какие-никакие остатки благоразумия не позволяли мне покинуть машину и войти в этот чертов бар. «Возможность проживания» и «оплата наличными в конце смены» теперь стали казаться слабо завуалированным намеком на известный способ заработать для женщин, попавших в тяжелую жизненную ситуацию, и он мне явно не подходил.
Пятьдесят долларов надежно спрятаны в лифчике, еще сотня – под сиденьем; в бардачке, может, найдется двадцатка мелочью, и я ничего не ела с шести утра. Ехать некуда, пойти не к кому, и все, что мне остается, – продолжать буравить взглядом никак не желающую гаснуть вывеску. Или выйти и хотя бы разузнать…
Интересно, что сказала бы мама, если бы увидела меня в таком месте в такое время? Единственная ее фотокарточка, которая у меня была с собой, лежала в сумке на заднем сиденье. Края снимка чуть поистрепались, так что я старалась не доставать его лишний раз. На нем мама улыбалась, и волосы у нее длинные, вьющиеся и гораздо светлее, чем у меня: когда-то я ужасно завидовала этому чистому блонду и аккуратным, словно специально уложенным завиткам. Она не любила этот снимок, хотя и выглядела на нем, как и на любом другом, красоткой. Я помнила каждую деталь фото: и пару едва заметных морщинок вокруг глаз такого же зеленого оттенка, как и мои, и грубую вязь шарфа, что закрывал ее подбородок, на котором, я знала, была родинка.
Не надо.
Сейчас не до этого. Не давая себе времени, чтобы в очередной раз впасть в уныние от воспоминаний о ней, я все-таки дернула ручку и вышла из машины. «Тойота» сбежавшей из бара блондинки на мгновение ослепила меня светом фар и, взвизгнув шинами по асфальту, скрылась за поворотом шоссе.
С каждым шагом к бару, вывеска которого мерно жужжала, я ощущала, что земля будто дрожит от раскатистых басов играющей внутри музыки, и теперь услышала пьяный гогот, перебивающий ее; кажется, это было самое шумное место в радиусе десятка миль.
«Не трусь, – сказала я себе, – всегда можно будет уйти». Но уверенности в этом я не чувствовала.
Прежде чем войти, я завязала волосы в хвост на затылке и на всякий случай застегнула на все пуговицы клетчатую рубашку, хотя на улице было душно, а внутри наверняка еще хуже. Кроме рубашки и топа на мне были простые синие джинсы и кроссовки – оставалось надеяться, что мини-юбки не входили в дресс-код официанток.
Тянуть дальше было некуда. Я толкнула дверь и вошла в битком набитый, пропахший дешевой
