она поглядела на богатый Нижний, расползшийся по речным берегам, поплавала на лодочке, полюбовалась дивными товарами, что привозили на местный рынок с разных концов света. В Нижнем тихо. Где-то – война, и раскаты её доносятся издалека, а тут – мир и покой. Только рынок шумит да звонят древние колокола…
Дядин дружинник отвёз её на лодке к рыбацкому причалу у «стрелки». Здесь особенное место, где сливались воедино мутная, коричнево-жёлтая Ока и синяя глубокая Волга. Рождалась тут из двух рек одна река, широкая, полноводная. И в самом начале, у стрелки, волны её окрашивались в два цвета, а потом цвета смешивались. Кто знает, вон та капля общей реки – она окская? Или притекла сюда из Волговерховья, которое лежит далеко за Тверью, в глухих лесах?
Вода играла солнечными лучами, вила и рассыпала золотую тесьму.
А близ воды, едва ли не у самой кромки, цвела молодая дикая яблоня. Стоял май-месяц. Хрупкое, стройное деревце окуталось облаком белым, словно бы ангел закрыл лицо крыльями…
У неё тогда дух захватило: до чего же светло, до чего же хорошо! Будто кусочек рая небесного переселился сюда, к её ногам. Душа девочки насытилась радостью.
А дружинник у неё за спиной тихонько прошептал: «Красивая, как любовь…» Она сделала вид, что не расслышала. И ещё она не поняла: разве дерево может быть как любовь? Ведь любовь – это когда батюшка сажает на колени, волосы ерошит, или когда мама даёт мёда с гвоздикой и заплетает косы. А дерево – почему любовь? Потом по всякой весне вспоминала она эту цветущую яблоню и через много лет решила: «Да! Верно он сказал!»
Но в том мае она была ещё маленькой девочкой. И пусть назвали её впервые Евдокией Дмитриевной, и пусть отец её в ту пору правил всей Русью из столичного города Владимира, она ничего не поняла. Только запомнила: любовь – она вроде яблони в цвету у слияния двух рек.
Глава вторая
Озорной лучик
Нечасто видел отец свою Дуню. Но когда бывал с нею, обязательно приносил ей какой-нибудь подарок: платок из тонкой прозрачной ткани, завезённый купцами ордынскими, серебряное кольцо с камушком-лалом малинового цвета, книгу-хроно́граф о греческом царстве. Улыбался, обнимал, брал на руки и вертел дитя, пока не начинала у неё кружиться голова.
Князь Дмитрий Константинович всегда ей улыбался.
Даже когда дела его шли плохо.
Даже когда лишался чего-то очень дорогого.
Даже когда крутила его лихорадка – да так, что едва не сошёл князь во гроб.
Вот и сегодня он пробовал улыбнуться ей. По привычке. Как всегда…
Но на сей раз у него ничего не получалось. Губы растягивались в улыбке, а в глазах страх скакал на вороном коне, всюду рассыпая лютый огонь.
– Дуня-Дуняшка… Забава Веселишна… Надобно нам поговорить об одном деле… Скоро иная жизнь тебя ждёт… не как ныне…
Сказал и замолчал. Отвернулся к окну.
За окном узенькая речушка Каменка с пологими, травой заросшими берегами выкладывала петли перед тесо́выми палатами княжескими. На лугу за нею ввысь тянулось веретёнце деревянной церковки. А рядом с теремом, где они беседовали с отцом, возвышалась добрая громада Рождественского собора Пресвятой Богородицы, главного во славном городе Суздале. Полтораста лет как выстроили собор, и ныне он изветшал. Но ещё крепок, словно богатырь, недавно отправившийся в путь из возраста зрелости к возрасту увядания.
Солнышко в небе облачками играло. То закрывалось ими, то казало лицо своё светлое. Вот запустило лучик в глаза отцу, и тот завертел головой. Очнулся от своих дум, вновь заговорил:
– Ныне я слаб, Дуня. Худо, что приходится тебе говорить такое… Но ныне я слаб. Теснят меня отовсюду. И брат мой родной против меня поднял мятеж…
– О дяде Борисе я слышала…
Он остановил дочь движением ладони, мол, не время тебе говорить, время слушать.
– Хотел тебя поберечь, Дуня. Хотел подольше при себе задержать. Да, видно, не судил Бог тому быть. Готовься. Скоро увидишь жениха своего.
– Кого же? – удивилась и не удивилась в то же самое время. Кругом уже поговаривали – кого.
– Митьку… то есть князя Димитрия московского. Молодого грубияна… Но так стои́т за него боярство московское, так стоит, что сила его нерушима… А нам… мне… помощь нужна, и без Димитрия я…
Опять ему лучик пощекотал глаза. И отец поворотился, очи протёр, даже чихнул от неожиданности. Хотел он с печалью говорить и строгостью, а выходила одна потеха.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу
