из машины и отправилась к нему. Не знаю, заметил ли тот мое присутствие за своей спиной, но ни один мускул не дрогнул на его шее.
– Макс, – прошептала я.
– Катюш, я просто не могу на тебя все это свалить, не могу заставить тебя пережить все, что сейчас творится у меня в душе! – он не повернулся, наверное, так проще разговаривать о своей боли.
– Макс, ты же знаешь, что мне не все равно, – это была чистая правда, и он это знал, да и все это тоже знали.
– Знаю, поэтому тебе я сказал бы в самую последнюю очередь!
– Не получится! – коснулась рукой его спины.
Он обернулся. А затем его взгляд долго гипнотизировал меня. Как же он может так со мной поступать? Ведь прекрасно осведомлен о моих чувствах. А затем пошел дальше: обнял меня и положил голову на мое плечо.
– Катюш, я болен, смертельно болен!
У меня закружилась голова, я потеряла ориентацию, перестала дышать. Будто кто-то одним мощным ударом выбил из меня жизнь, пригвоздил к земле. Только благодаря Максу я не упала, именно он сейчас нуждался в поддержке, а не я.
– Как же так… – только и смогла вымолвить.
– Я не знаю, врач сказал, что у меня лейкемия. Это страшное слово, которое заставило меня в корне пересмотреть жизнь! – он выпрямился, но продолжал меня обнимать.
– А химиотерапия? – с надеждой спросила я. – Она же должна помочь.
– Нет, лекарство вызвало сильную аллергию. Я вошел в тот процент людей, которым она не помогает.
– Что теперь делать?
Я не могла его потерять. Пусть с другой, но он должен жить, должен радоваться жизни!
– Мы ищем донора, Степа уже половину России на уши поставил! – грустно улыбнулся он.
Я смотрела в его голубые глаза и думала лишь о том, что готова сама стать его донором, лишь бы он выздоровел, готова пожертвовать собой ради него. Не смогла сдержаться и прильнула к его груди.
– Макс, Макс, мы справимся, справимся, – бормотала я.
Теперь мужчина гладил меня по голове.
Мы ехали в молчании. Я все время бросала на мужчину встревоженные взгляды. Макс уже успокоился, а я все еще дрожала от страха перед неизвестностью. Когда беда оказалась так близко, что можно было коснуться ее рукой, становилось страшно. А когда жизнь любимого висит на волоске – страшно вдвойне.
– Катюш, прекрати, – вымученно улыбнулся он. – Я прямо ощущаю твое сочувствие, только не от тебя!
– Это не сочувствие, а страх! – поспешила переубедить молодого человека.
– Это я должен бояться, – хмыкнул он.
– Макс, неужели ты думаешь, что твоим друзьям все равно?
– Только не смей никому говорить, – он казался предельно серьезным.
– Но почему? Мы же все твои друзья! Мы готовы помочь, только скажи чем! – я не могла поверить, что он вообще никому ни о чем не хочет рассказывать.
Неужели думает,
