м Сашиного детства. Город, погруженный в вечную умиротворенность, в сытый сверкающий полдень. Уже совсем скоро, думала Саша, этот город наконец-то станет реальностью. Уже через считаные часы перед ней развернется долгожданное пиршество красок. Сначала в окне поезда возникнут оливковые рощи, заструится по теплому ветру влажное серебро листвы. Гордо и неторопливо начнут подниматься по склонам сочно-зеленые виноградники. А вдалеке слепящим ярко-синим пламенем заполыхает море.
Затем появится сам город – горячий, сонный, добродушно расслабленный. Саша выйдет из поезда, пройдет через здание вокзала и сразу окунется в уличную пестроту, пропитанную безмятежным радостным светом. Анимия тут же примет ее, тут же раскроет перед ней свои объятия. Зажурчит фонтан в виде райского павлина, вытянется Центральная улица, мерно дышащая зеленовато-пятнистыми вековыми платанами. Будут множиться, густеть всевозможные лавочки, винные погреба, пекарни. Чуть дальше засияют сливочно-белые шероховатые стены домов, зарумянится черепица крыш. Саша будет долго и неспешно идти сквозь тенистые переулки, сквозь уютные площади, беспечно дремлющие под зонтами пиний. Мимо садов, укутанных сладким красочным маревом олеандров. Из открытых дверей и окон польются упоительные запахи: горячего теста, кофе, пряностей, раскаленного оливкового масла с чесноком. Заговорят друг с другом колокольни церквей, начнут спорить, перекрикивать друг друга, но в их многослойном звоне все будет о радости, об успокоении. А в какой-то момент перед Сашей распахнется бескрайний морской рынок. И тогда все вокруг засверкает рыбьей чешуей, запестрит ломтями рыбьей плоти. Саша потонет в головокружительном солено-йодистом духе морской утробы. С жестяных поддонов, набитых колотым льдом, на нее будут смотреть ярко-розовые панцири креветок, серо-сиреневые щупальца осьминогов, зеленовато-коричневые клешни лобстеров. И блестящие черные раковины мидий – еще не раскрывшихся, еще живых…
У Саши в кармане лежал билет в один конец. Пришла пора навсегда покинуть родной Тушинск – город, наполненный дорогими воспоминаниями, но нестерпимо тесный, давящий. Как неудобная обувь. Последние несколько дней Саша проходила в неудобных туфлях, и ноги теперь ужасно болели и нарывали. В тесном родном городе Саша проходила много лет. Тушинск давил на нее со всех сторон, не давал расправить плечи. Не отпускал в Анимию. И, конечно, боль после этого многолетнего сдавливания оказалась несравненно сильнее, чем после ношения жмущей обуви. Но теперь все было позади. Тесная обувь и тесный город остались там, по ту сторону вокзальных дверей. Уже сейчас, глядя на непрерывные обновления вокзального табло, Саша чувствовала, как обновляется и она сама. Каждой своей клеткой. Ощущение близкой дороги нарастало, опьяняло, высвобождая внутри что-то важное, теплое, целебное. Боль вот-вот должна была отступить.
Напротив Саши сидел мужчина – темноволосый, зеленоглазый, с тонкими заостренными чертами. Он казался Саше воздушно-легким, сухим – словно склеенным из бумаги. Словно готовым в любой момент унестись по ветру или вспыхнуть багряным пламенем от малейшей искры. Мужчина играл со своим сыном. Малышу было года два, возможно, чуть больше. Он бегал вокруг ряда соединенных кресел, на одном из которых сидел его бумажно-невесомый отец. Всякий раз, когда ребенок пробегал мимо, мужчина изображал, что пытается его схватить, а малыш с визгливым смехом уворачивался и продолжал наматывать круги.
Саша почти не смотрела на ребенка – он только мелькал на периферии ее зрения. Она смотрела на мужчину. Не то чтобы красивый, но что-то есть, подумала Саша.
Мужчина встретился с ней взглядом и улыбнулся – легко, бездонно, как будто не только лицом, а всей своей воздушной сущностью. От этой улыбки Саша почувствовала сладостно холодящее падение внутрь себя – как когда-то в детстве, в парке аттракционов, на спуске с самой высокой горки. Стремительное скатывание в неведомую пропасть собственного нутра. Саша улыбнулась в ответ.
И вдруг она заметила краем зрения, что малыш застыл и очень внимательно, почти тревожно посмотрел в ее сторону. Внутреннее падение тут же прекратилось. Почему-то стало не по себе: будто в ночной квартире внезапно замолк привычный фоновый гул и возникла плотная непроницаемая тишина. Неуютная. Угрожающая. Саша перестала улыбаться и медленно перевела взгляд на странно замершего и притихшего ребенка. Малыш пристально ее разглядывал. Что-то очень знакомое и в то же время едва ли не зловещее смотрело из беспокойных маленьких глаз, вдруг ставших совсем не по-детски серьезными, остро сосредоточенными. Словно что-то в этом взгляде пыталось выдернуть из глубины ее мыслей тщательно запрятанные воспоминания. Или предчувствия.
Но прошло несколько секунд, и малыш снова начал резвиться как ни в чем не бывало. Вернулся к привычной веселой беготне. Его взгляд сделался беззаботным и быстрым, а напряжение растворилось в детской хаотичной подвижности. Показалось, выдохнула Саша. И к ней сразу возвратилось ощущение предстоящей дороги, сотканное из радостного трепетного ожидания.
Мужчина продолжал играть с сыном. Время от времени он смотрел на Сашу и улыбался. У него были по-весеннему зеленые
