увидела отца. Тот смотрел на дочь пристально.
Евгенька подошла к Петру Николаевичу, ноги дрожали, заикалась.
– П-па-пе-нь-к-а-а, ра-д-ди б-бо-ж-ж-же-ньки, п-по-мо-ги-те-е.
– Я уже помог чем мог. Любишь – ухаживай, спасай. Не любишь – оставь его там. Он без заботы нежилец. Исполосовали его знатно. Мне пришлось грех на душу брать, доказывать, что живёт он в моём доме. Сказал, что ради памяти его отца, ради памяти боевых подвигов Евграфа Силантьевича приютил бедного сына. Сапожников же пожелал мне смерти мучительной. А тебе безбрачия на веки вечные. Так что вот так, лисонька моя… Вот так… Я могу вас прямо сейчас и благословить. А дальше будь что будет…
– Не надо благословлять, я не смогу за ним ухаживать. Я даже посмотреть на него не могу.
После этих слов Евгения ушла домой. К ужину не спустилась. Смотрела иногда в окно. К повозке никто не подходил.
Ночь была лунная. Евгеньке казалось, что луна прямо в её комнате повисла, так было светло.
Сон никак не шёл.
Всё вспоминала, как выглядит Иван, всё думала, как ему помочь. Но на ум ничего не приходило. Потом сморил сон.
Проснулась от шума на первом этаже.
Отец по обыкновению с кем-то очень громко разговаривал.
Евгения спустилась.
– А вот и ещё один свидетель, стало быть, – восторженно произнёс мужчина в военной форме. – Стало быть, из-за барышни всё и случилось, повздорили, видать, женихи. Но вы-то, Пётр Николаевич, зря так делаете. Зря выгораживаете преступника. Сдался он вам.
– Хватит уже невиновных на смерть вести. Сказано, парень при мне был, готов перед иконой поклясться, на колени встать, здоровьем своим поклясться, дочерью единственной, – ответил Пётр Николаевич.
От слов отца Евгения поёжилась. Прошла мимо военного, хотела было на улицу выйти, ещё раз посмотреть на Ивана.
Но военный её остановил, взяв за руку чуть выше локтя.
– Парочку вопросов, барышня! Парочку вопросов.
Евгения остановилась, испуганно посмотрела на мужчину, тот продолжил:
– Каково быть вдовой? Неужто хочется без девяти дней бежать к другому?
– Вон, – громко крикнул Полянский, – ты чего себе позволяешь? Ты чего девоньке моей душу вынимаешь? Я этого так не оставлю. Ты посмотри на него, исповеди захотел. Или ты, может, и грехи отпустишь? Во-о-о-н…
– Ну вы, Пётр Николаевич, тоже в ответе будете, я так просто этого не оставлю, – ещё громче Полянского крикнул военный и вышел.
Евгения стояла в дверях.
– Чего уставилась? – прикрикнул на неё отец. – Иди к шуту своему, над ним уже мухи летают, того гляди, и стервятники не погнушаются…
Евгения медленно вышла из дома. Она приходила в себя после крика отца. Впервые за её семнадцать лет он так грубо с ней разговаривал.
Возле повозки крутилась седовласая женщина. Она то и дело приподнимала
