спросил он у Сереги Дмитриева.
Тот скосил глаза и шепнул:
– Гурцев… – и потом прошевелил губами, – глухая тетеря…
– Гурцев? – ошеломленно повторил Сашка.
Толстая Светка Разводова одним движением руки вырвала его из строя, оттащила за спины ребят и зашипела:
– Чо ты орешь? Чего тебе не ясно? Денис Гурцев из седьмого «Б», понял? Он с дружками уже неделю копал песок на обрыве.
– Зачем? – удивился Сашка.
– Они хотели сделать подземные ходы и играть в партизанов, как в катакомбах! Чтобы лазать из одного коридора в другой. Теперь речку обнесут забором, чтоб никто больше не лазал, чтоб никого не убило…
– Гурцева не могло убить, я с ним дрался вчера. – убедительно сказал Сашка.
– Кто? Ты? Почему не могло? Почему дрался? – заинтересовалась Разводова.
Но Сашка не мог объяснить, почему не могло убить именно Гурцева, он лишь растерянно смотрел на подрагивающие щеки Разводовой. На короткий миг вспыхнула в груди и тут же угасла жгучая обида на врага, так ловко избежавшего справедливого возмездия, а вместо обиды, в том самом солнечном сплетении, исподволь зародилась предательская легкость, и гадкая подлая радость вытеснила тревогу и страх. Сашку бросило в жар, он мучительно покраснел, выпалил вибрирующим щекам Разводовой: «Дура!» и быстро отошел за ближайший тополь.
Кулак, которым он сжимал цветы, вспотел, и стебли неприятно скользили в руке. Он аккуратно положил гвоздики на толстые корни, выпирающие из-под земли, вытер ладони о курточку и пошел домой.
Он шел медленно, размышляя о старом подсохшем дереве, не удержавшем собственный вес; и о том, что вообще-то затея с катакомбами хороша, но требует серьезного, вдумчивого подхода. Если уж копаешь шахту, будь любезен сделать крепеж, усилить потолок, стены – тогда и не обрушится ничего, и оползня не будет. К речке он, конечно, не ходок, потому что обещал матери, но когда-нибудь…
Проходя через сад, он неожиданно столкнулся с братом Гурцева, и волна былого страха пробежала по спине, а в груди заныло и стало тесно. Но враг не замечал Сашку. Он сидел под деревом, тер кулаком глаза, громко шмыгал носом, судорожно всхлипывал. В руке он крутил яблоневый цветок и отрывал от него лепестки. Сашка остановился, выжидающе посмотрел на противника. Гурцев старший тускло поглядел на Сашку, лицо его перекосилось, и он горько, отчаянно зарыдал.
Орденоносец
Жека с Лешкой висели на крепком дощатом заборе и глазели на проходящую колонну.
Комбайны шли парадным строем, врубив всю наличную иллюминацию. Ревели моторы. Августовская полночь разлеталась в клочья под натиском технического прогресса и человеческого гения. Из труб рвалась черная копоть и брызги неотработанной соляры. Красные флажки на крышах хлопали встречному ветру. Первым шел единственный «Дон» (председатель два года выбивал), следом – четыре новые «Нивы» со скошенными кабинами, потом тоже «Нивы», но старые. За комбайнами двигались колхозные ЗИЛы.
Ровно.
Грозно.
