цель ты не достиг, – проговорила Вера. – Ты понимаешь куда больше всех.
В её голосе было столько мудрости и силы… и в то же время он был так хрупок, так беспомощен, что горло перехватило. Казалось, если он сейчас испишет тридцать листов, каждая буква будет навылет повержена им – её голосом.
Он звучал так, словно её душа передвигала из комнаты в комнату массивную мебель – и уже не могла дышать от пыли.
– Вера, – решился он, коснувшись её локтя. – Как ты себя чувствуешь?
Поглядев на его ладонь, Уланова прикрыла глаза и опустила голову – так, что подбородок коснулся груди.
Будто больше не выдерживала веса мыслей.
– У меня нет сил, – упавшим голосом признала она.
В её тоне было столько бесхитростного доверия, что каждый нерв задрожал.
– Сегодня Никита спросил, как я праздновала день рождения, помнишь?
Петренко медленно кивнул, сильнее сжав её локоть; в голове полыхала злобная тоска.
– Да, ты всё верно понял, – растерянно прошептал Агрессор, забрызганный всхлипами волн; над его головой орало штормовое небо. – Там не нужен вопросительный знак.
«Тебе тяжело с ним рядом». Точка.
– А у меня нет сил жить – не то что праздновать дни рождения, – с искренней горечью добавила Вера. – Я без сил ложусь спать и без сил встаю. Я уже ничего не хочу: ни весны, ни лета. Я кошмарно устала – и очень стыжусь этого. У меня прекрасная жизнь, которой позавидовали бы все, – но мне почему-то плохо.
С её ресниц сорвалась и покатилась по щеке мелкая слеза; морщинка между бровями стала глубже. Уланова будто готовилась грянуть громом, сверкнуть грозой и пролиться на лиловый апрель сатанинским ливнем.
Который отважилась показать именно ему.
Сказать это ей? Сказать?
Сказать – и стать её врагом? Вина внутри неё наверняка примет ту сторону.
– Тебе нечего стыдиться, – тихо проговорил Олег; голос звучал так изорванно, словно поперёк горла стояла тёрка. – На твоём месте силы потерял бы любой.
Вера вскинула голову и посмотрела в его лицо с суматошным, стыдливым страданием.
Будто жалела, что выпалила это, – но и молчать уже не могла.
– О чём ты? – прошептала она, уронив ещё одну слезу; её глаза горели жаждой ответа.
– Тут всё просто, – сглотнув, произнёс Олег. – Вот ты от чего… заряжаешься?
– От… рисования, – растерянно отозвалась Вера, переплетя пальцы в бледный замок. – От… чтения. От музыки. От переводов… В смысле, от заработка с них… От сна в одеяльном… коконе. От прогулок. Уединения.
Едва она сказала «уединение», как жилы её шеи забурлили так, будто там был кадык.
Она еле сдерживала рыдания; еле-еле.
– А Свят – от тебя, – с расстановкой сообщил Олег.
Листья каштана зашумели; шныряющий между ними ветер ударил в лицо.
