.jpg"/>
В Индии, в самой сердцевине непроходимых джунглей, жил очень старый и очень мудрый слон по имени Филимон Фальтенрайх. На своих могучих ногах-колоннах возвышался он над берегом священной реки. Время от времени, желая освежиться, он посыпал голову белым песком или принимал прохладный душ. Ведь щедрая природа, наряду с многочисленными достоинствами, наградила его и собственным поливальным устройством. Хобот вообще был крайне полезной штукой. И Филимон Фальтенрайх не уставал изо дня в день испытывать по этому поводу искреннюю благодарность.
С каких пор он жил в джунглях, никто точно сказать не мог. Столетние черепахи и те утверждали, что, сколько они себя помнят, он всегда стоял на этом самом месте. Одним словом, никто не знал, сколько лет Филимону Фальтенрайху. Да он и сам позабыл, поскольку не запоминал подобные пустяки. Он размышлял совсем о других вещах – он был философом.
Несмотря на то что Филимон Фальтенрайх отличался прямо-таки гигантскими размерами, шкура его была ещё больше, чем тело. Она была столь вместительна, что её хватило бы на пару таких же слонов.
Но он проживал в этой огромной шкуре совершенно один, и она висела на нём многочисленными складками, что придавало его виду солидность и добротность. Он вовсе этим не кичился, а принимал такое изобилие с благодарностью, как незаслуженный подарок природы. Кроме того, он вообще не придавал большого значения внешней стороне дела – для этого он слишком давно и слишком глубоко мыслил.
Не подумайте только, будто он всё время неподвижно стоял на одном месте. Нет, конечно. Иногда он отправлялся на часок-другой прогуляться по джунглям – во-первых, чтобы немного размяться, а во-вторых, чтобы нарвать с деревьев свежих и сочных листьев и с удовольствием их съесть. Философы ведь тоже должны время от времени подкреплять силы. А у Филимона Фальтенрайха был, надо заметить, отменный аппетит. Это тоже наполняло его сердце благодарностью.
В остальном же он был существом нетребовательным и скромным. Настолько скромным, что, несмотря на свои прямо-таки фантастические размеры, он никому не мешал. Даже наоборот, когда он стоял на берегу священной реки, животные, проживавшие по соседству, время от времени использовали его в качестве садового домика. Они прятались между его ногами-колоннами во время дождя или отдыхали в тени его исполинского тела, когда немилосердно палило солнце.
Филимон Фальтенрайх ничего не имел против, поскольку его самого не тревожили и не мешали ему предаваться размышлениям.
Теперь вам наверняка захочется узнать, о чём именно размышлял Филимон Фальтенрайх. Так вот, он, собственно, любил всякую мысль, лишь бы она была великой и прекрасной. Но главное – великой, ибо он сам был таким – и не только телом, но и душой.
Когда, к примеру, бархатисто-синее небо Индии отражалось ночами в священной реке, картина эта глубоко трогала Филимона Фальтенрайха, и он, исполнясь благоговения, думал: «Луна!» Больше он ничего не думал, лишь просто: «Луна!» И это была великая мысль.
Филимон Фальтенрайх мерно покачивался на своих мощных ногах, чуть слышно шелестел щедро отмеренными ушами и чувствовал себя крошечным и незначительным по сравнению с небом, усыпанным звёздами. И от созерцания этой красоты сердце его начинало трепетать.
Посещали его, естественно, и другие великие и прекрасные мысли. Например: «Цветы!» Эта мысль была просто безбрежна, хотя сам по себе цветок часто выглядит довольно невзрачно. Но внешние размеры ровным счётом ничего не значат. Это Филимон Фальтенрайх знал, а потому держался тихо и скромно.
Впрочем, случалось и так, что он несколько лет подряд обдумывал одно и то же, поскольку ему казалось, что чем дольше размышляешь, тем мысль становится величественнее и глубже. Надеюсь, что вы всё поймёте правильно и не станете смеяться над Филимоном Фальтенрайхом, как, например, обезьяны, которые над его головой вели нескончаемые научные беседы, утверждая, что уж они-то с такими простыми вопросами справились бы в два счёта.
Филимон Фальтенрайх только улыбался, слыша подобные заявления, посыпал себе голову белым речным песком и молчал. Люди, размахивающие всеми руками и ногами разом, в два счёта разделываются со всем на свете. Их крайне трудно убедить в том, что многое в этой жизни зависит вовсе не от умения быстро с чем-либо справиться. Во всяком случае, Филимон Фальтенрайх охотно избегал спешки. Он ведь был мудрецом.
Чуть ниже по течению, там, где священный поток изгибался вправо, на прибрежный песок нанесло внушительную кучу гнилых водорослей.
Вся эта груда довольно скверно пахла. Животные, обитавшие поблизости, с радостью избавились бы от неё, не будь это сопряжено с серьёзными трудностями. Дело в том, что водоросли были населены, словно многоквартирный дом. В роли квартиросъёмщиков выступала мириадокрылая колония мух всяких мастей и размеров. Сколько именно жильцов
