шляпу и сумку из телячьей кожи на широком ремне, а за поясом серебряный пистолет с пороховницей, который мог выпустить несколько пуль без необходимости дополнительно его заряжать. Это оружие было его изобретением. В длинном круглом футляре у него было еще много чертежей и тайных карт. Фра Торбио продавал их, когда было необходимо, предлагал за пищу, воду, одежду или в качестве взятки, чтобы обеспечить себе проход куда-либо. Больше всего прока, однако, приносило ему искусство рассказывать истории и благосклонность женщин. Смуглая кожа, синие глаза, широкая улыбка – этого порой было достаточко, но если не помогала та особая, как он говорил, химия между двумя существами, он находил решение в богатом разнообразии тысячу раз рассказанных приключенческих историй о завоевании далеких Индий, о богатстве и запахах Карибских островов, о сочных средиземноморских дынях, что опьяняют, подобно опиуму, и теплых пустынных дождях. Рассказывал Фра Торбио о хмельном напитке, который моряки зовут белым ромом, а лекари часто прописывают как лекарство, о саранче, жаренной в пальмовом масле, которую продают торговцы на площадях марокканских городов, складывая ее в бумажные кульки, и утверждают, что это неповторимое лакомство. Рассказывал он о рахат-лукуме с миндалем и салепе – напитке, что изготавливается из корня диких орхидей. Если ни одна из этих историй не помогала, если даже та волнующая хрестоматия тайных скитаний и фантастических вкусов не разбивала брони холодного и равнодушного сердца – тогда Фра Торбио молчал и ждал. Терпение – ремесло мудрецов. Любопытство – женский рок и черта демонов. Узор, наколотый на сердце. Непроходящая боль.
– Только терпение – и медведица сама примется искать мед в улье, – объяснял Фра Торбио.
Терпение спасло ему жизнь. А он давно превзошел огромную полноту лет. Еще один день, еще одна история, в како-то городе, в каком-то кабаке, где было мало публики и много вина.
– Идем, Асприлья. Собирается ненастье, чувствуешь, compadre: воздух густ и пахнет горелым. Пора, друг мой, найти доброе убежище от тьмы, что следует за нами по пятам, – проговорил Фра Торбио. – Нынче ночью кошка и собака будут спать в одной норе.
Иньиго Асприлья был удивлен, ибо день был теплым и ясным, но сумерки спустились необычайно быстро и приблизились в опасной тишине, слово вздорный ловкач, без шума шагов, дыхания и шороха листьев. Асприлье показалось, что он снова слышит звуки моря, когда, не возражая опасениям своего приятеля, он встал с белого камня и двинулся за ним.
Вдали, в сердце ночи травня[6], трепетал приглушенный багрец, наподобие огня, что горит в зеленых холмах, далекий пожар, заслоненный зловонным дымом и колебанием горячего воздуха – такой безопасный с виду, пока, подхваченный ветром, не разгорится, потеряет рассудок и станет угрозой всему.
Они шли пустым переулком под старыми липами, миновали разбитые деревянне ворота и заброшенный парк за фонтаном из жолнайской керамики, во дворе виллы, когда-то принадлежвашей правителю. Потом они вышли, словно разбойники,
Старое название месяца апреля.
