и какой год, она тоже редко помнила, по правде говоря. Каждое утро она просыпалась в одной и той же кровати, ела на той же самой кухне, ехала в том же самом метро по знакомому маршруту, входила в сонное библиотечное царство, где ее встречали три приветливые старушки: каждая в своем отделе. Римма Павловна вязала шапки и шарфы, Роза Григорьевна – свитера, а Руфина Александровна специализировалась на салфетках и шалях. Первые годы они пытались мягко, но настойчиво завербовать Маргариту Ивановну в свою вязальную бригаду, но вскоре поняли, что с этой женщиной не справится ни один вербовщик в мире, даже самый талантливый. Более того – даже продукты их рукодельных трудов решительно отвергались Маргаритой на самом начальном этапе, как впрочем и изобилие продуктов их садов и огородов (а там было что предложить на самый изысканный вкус – у Руфины лучшие кабачки и крыжовник, у Риммы – прекраснейшие яблоки и терн. А какие настойки делала Роза Григорьевна, а какие варенья и джемы варила Римма Павловна! Ну как можно было отказаться от всего этого великолепия?!). Вскоре библиотекарши сдались и махнули рукой на неприступную твердыню Маргаритиного упрямства. И жизнь потекла спокойно и привольно, без ссор и разногласий: старушки вязали и попеременно гоняли чаи с зефиром, вареньем и печеньем, а Маргарита Ивановна читала Диккенса и Толстого, Керуака и Фолкнера, Донну Тартт и Водолазкина. Неизменное безвременье ее вполне устраивало, поскольку Маргарита не любила сюрпризы. Интриги и неожиданные повороты сюжета она ценила только в книгах, в жизни ей больше по душе были стабильность и постоянство.
В один удивительно спокойный, солнечный день природа словно решила дать себе выходной после всех ветров, дождей и заморозков. Чело неба разгладилось и прояснилось, солнце ласково, устало улыбнулось и начало приглаживать растрёпанные деревья и колючие крыши. Прохладный, легкий ветер мудро зашептал в проводах, рассказывая разомлевшему от непривычного тепла миру о предстоящей трудной зиме, которая совсем уже не за горами. Но тот отмахнулся от россказней старого болтуна и полностью отдался последней иллюзии лета. Жёлтые листья продолжали свой последний задумчивый полёт, а люди шли по улицам в футболках и летних платьях, наслаждаясь солнышком и запахом травы и пыли – совсем как в августе. Маргарита Ивановна медленно шагала по аллее, раскинув руки, как длинные и узкие крылья. Можно было подумать, что она только что приземлилась и скоро вновь оторвётся от асфальта, засыпанного опавшей листвой, будет кружиться в ясном воздухе, соревнуясь с прозрачными облаками. Однако она просто брела дальше, немного согнувшись. Ей очень хотелось написать сегодня что-нибудь такое же мудрое, светлое, изящное, бесспорное, как настроение, царившее здесь и сейчас, такое понятное и близкое ей, взрослой и зрелой женщине. Но она уже несколько лет этим не занималась. Так что ей оставалось только цитировать какого-нибудь осеннего поэта, только ничего не приходило в голову. Тогда Маргарита стала вспоминать картинки из прошлого, как часто делала, когда ей что-то не нравилось в себе. Осень в далёком небольшом городе, золотые листья, ее светлый плащ, забрызганный грязью от проезжавшей машины, его кожаная куртка, длинные тёмные волосы и слишком светлые глаза – всё это яркое и лёгкое, проплывало в воображении, и она, хоть убей, не могла вспомнить, было ли это на самом деле или только причудилось в один из таких чудесных осенних деньков. Да она и не очень пыталась, по правде говоря, а просто шла по городу, заглядывая в ясные глаза окон, попинывая ворохи разноцветных листьев…
У станции метро она услышала громкое и настойчивое мяуканье. Очнулась от своих грез и обернулась. Поблизости метался худенький котенок, до того грязный, что было даже непонятно, какого он цвета и как он в действительности выглядит. Котенок подходил к некоторым прохожим и требовательно хрипло мяукал, словно имел на это право. Маргарита Петровна присмотрелась и вздрогнула: котик был слеп на один глаз. Сердце её ухнуло в какую-то бездонную пустоту. Она поняла, что просто не сможет оставить его тут одного. Написала Руфине Александровне коротко, что не сможет сегодня выйти. Села на корточки и робко сказала: "Кис-кис".
Котик сначала не понял. Он видимо слишком ослабел от голода и побоев. Она подобралась поближе и ещё раз повторила призыв. Тогда котенок бросился к ней, как бросаются к самой последней надежде. Маргариту Петровну словно молнией пронзило – так ей стало больно за этого запуганного и измученного зверька.
– Пойдём, миленький,– осторожно прикоснулась она к нему, будто боясь что-нибудь ему сломать.– Пойдём, малыш!
Она бережно подхватила котенка на руки, завернула в свой длинный шерстяной палантин. Котик затих и даже не шевелился в этом мягком и теплом убежище. Маргарита Петровна зашла по дороге в магазин, купила куриных грудок, сосисок, молока, сметаны – давно позабыла, что едят такие крохи. Дома нашла небольшую мисочку, нарезала туда сосиски кусочками; котёнок набросился на еду, урча как дикий.
– Как же тебя назвать?– задумчиво проговорила Маргарита Петровна. И долго смотрела на него.
– Пират! Точно, Пират! – воскликнула она и засмеялась: такой остроумной и удачной ей показалась эта выдумка.
Маленький
