громко лёлёкает новенькая.
У нас приняты полные имена, воинские звания, у кого имеются.
Облик кукольный. Лицо – молочно-фруктовая смесь. Кудри – антенны. Тряпки провоцируют у других косоглазие. Духи – дуновение лёгкой грозы. Немного, – и в «спецчасти» (так именуют кабинет) радуга.
– Работа с пунктуацией, орфографией, – я, как гувернантка.
На стол, утром отмытый целой ротой, кладу бумаги:
– Видите: ди-сло-ка-ция, де-мар-ка-ция, ре-ко-гнос-ци-ров-ка…
– А кто-то пишет неверно? – удивлённое дитя.
Длина и колер ногтей ввергают меня в лёгкую оторопь.
Кукурузова пыхтит:
– Хорошо нигде не работать?
– О, да! – кивает, как иностранка.
– И я бы дома на диване, да денег нет.
У Лёки недоумение: она в трамвае и пристаёт пьяный.
– С пятнадцати лет нелёгкий труд почтальона. Техникум, университет…
– А целина, Казахстан, – напоминаю о главных подвигах.
– На целине я трактор водила, – с небрежностью аса. – Школу одолели?
– Да-да-да! – И – в некий «автоматический» режим…
Так отпадает «тема труда», но впереди другие… Нам неведомо, с кем имеем дело. Молодая, не образованная. Мы – немолодые, научим. Родные дети натерпелись от нас немало добра. А тут второе дыхание: даём рекомендации «общему ребёнку». К концу дня работает, как мы! Наверное, пятёрка по русскому. Я отбарабанила три года преподавателем.
Вторая тема: внешний облик. Мы одеты в старо-безобразные юбки и кофты. И головы отвратительные. У Кукурузовой – мелкие кудряшки вокруг огромного лица, у меня тугой хвост, голова, как лысая. Никакого макияжа. На территории воинской части любая на виду. Лёка кивает: «О, да!» На другой день – юбка `уже, глаза эффектней, волосы – фейерверк. Серьги ненормальной длины с египетской богиней!
Начальник штаба майор Анатолий Иванович Звягинцев – наша подружка. За окном лето. «Вывези на природу!» «Есть». Автомобиль минует город. И вот мы под дубом в неприглядном белье. «Подружка» поодаль, выкатив брюхо. Отдохнём – и обратно.
– Это – Нефертити?
Другие офицеры немы. Такого не бывало никогда. «Никогда», как Воинский Устав.
Врубаю «учительскую» улыбку (тема духовного бытия):
– Наверное, танцульки на уме, фильмы индийские? Так убиваем время?
Лёка прикрывает рукой лицо.
– Рекомендую литературу: «Как закалялась сталь» Николая Островского, Макаренко «Педагогическая поэма»…
– О! Благодарю! – и хохот (некий «автоматический режим»).
Цирк! Одним – с метлой на арене, другим – под куполом. Мы в тревоге: ладно бы генеральский ребёнок, – ненормальная, с Луны.
Дневник
Я гомункулус в колбе. Дзинь! – передо мной ландшафт. Напоминает гогеновский. Толкование вдовы: посуда бьётся и во сне к счастью. «Разбилась реторта»! Ашот Меружанович о сенсорной недостаточности… Наконец-то найден выход.
Мы с Кукурузовой «докладаем» друг другу. Новенькую как глухонемую не берём во внимание.
– Зарраза, номера на руках! Ранним утром – в Дом книг. Народу! Я триста двадцать пятая! Бегу отправлять в школу Димку. Он время не теряет: на новом ковре гуашь. Давай отчищать, номер стёрла, но вот цифра «три»! Бегу обратно. Моя очередь у прилавка (крайние – на улице). «Номер не полный!» И не пускают!
Не вышло у неё подписаться на многотомную Всемирную литературу. Шикарное издание.
– В другое утро выйдет! А у меня… Бегу к открытию в молочную. Мне солёного. А продавец: «Я несолёного отрезала!» Мол, бери, а то никакого!.. К директору! Наконец, масло куплено!
Увлеклись, а девушка не глухонемая: на лике фарфоровом (маска театра Кабуки) эмоций нет. Но флюиды! Я, когда-то отличница по «диамату», готова верить в парапсихологию.
– Вы открываете иногда «Литературную газету»? – вряд ли (не «Весёлые картинки»)…
Выщипанные брови немного – вверх.
– О «телефонах доверия»? Как инсулин для диабетика, чтобы не оказаться в коме…
– В какой… ко-ме? – впервые не хохот, не «автоматический режим».
– Психологической. Мы говорим друг другу о неприятном. И вам предлагаем…
На лице, картонном от тупости (неверное определение!), нечто горькое, родное мне (муки мамы, мои недомогания, не говоря о детских болезнях детей). Но доля минуты:
– Ах,
