а кажный день. И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!
Евдокимыч снова взял стакан в правую руку, не теряя ни капли, широко раскрыв рот, вылил всё в глотку и занюхал рукавом.
– Вот те на! Я такой молитвы не знаю, Евдокимыч. Видать новое что-то… А какого это сорок третьего – тысяча девятьсот?
– А то. Какого же ещё?
– С Гансами да Фрицами мы тоже братались на фронте в Первую мировую. …А почему это Красный Восток? Откуда название это пошло…?
– Здоров, казаки! – у калитки снова стоял Михаил. Коня при нем не было.
– Здоров! А где…, где конь твой, казак? – спросил Иван.
– В первую мировую? – Михаил качал головой, – Хыть! Ну, ты блин даешь, историк! Где, говоришь, стаканы́ у тебя, Евдокимыч? – Мишка, видно, давно стоял у калитки и всё слышал, он по-деловому прошел в сени, вернулся со стаканом и смело подставил его.
Когда Иван уже нацелился горлышком наливать Михаилу, Евдокимыч поднял свой стакан и отодвинул им стакан Михаила. Иван начал наливать Евдокимычу.
– Ты чё, Евдокимыч, пень трухлявый, не видишь, больной я весь, вчера чуть не убился здесь у вас! …Домой вот ехал – с коня упал. Так всю ночь под открытым небом… Конь, небось, в стойле где-то, а я вот здесь… без завтрака, больной.
– Да пахать на тебе надо! Без завтрака он… – ворчал Евдокимыч.
Евдокимыч сидел на скамейке, Михаил стоял. В стаканах у обоих дрожала водка. Они напряженно смотрели на свой «завтрак» и чего-то там вспоминали.
– «Красный Восток»… – вроде так назывался бронепоезд здешних большевиков в гражданскую, – выпалил Михаил, и, чокнувшись, выпил.
– К-к-к… к— какой б-бронепоезд?! Ты вообще думаешь что говоришь? – взволновался Евдокимыч.
– Какой? Как какой? Такой бронепоезд! Железный, чо? С красноармейцами. Полный. В буденовках, знаешь?
– Ты вообще понимаешь, что говоришь? Ты вон посмотри! – Евдокимыч очертил наполненным стаканом дугу по всем окрестностям. Из дворов выходили группы нерусских людей и молча присоединялись к демонстрации, уходившей в начало улицы. Стояло тихое утро, и на всю деревню был слышен только русский ор Евдокимыча и Михаила. – …Ты понимаешь, что бронепоезду рельсы нужны, чугунный ты остолоп? Понимаешь? А им всем до рельсов ещё на автобусе ехать придется почти час! Это в двадцать первом веке уже! Понимаешь? Редкостный ты долбоёб, Михаил, хотя и казак! – Евдокимыч выпил и сразу успокоился.
Михаил почесывал в затылке и смотрел вслед нерусским людям, уходившим толпой куда-то на работу. Водка кончилась, ему тоже надо было куда-то идти. Он махнул на прощание рукой и ушел со всеми.
Все разошлись, стало опять тихо. Иван полез по лестнице на крышу.
– Не бронепоезд то был…, а ароплан! – кряхтя, рассказывал Евдокимыч, устраиваясь на скамейке спать, – Разбился он здеся в гражданскую, а раньше село называлась Поганцево, и церковь здесь была. У меня отец герой гражданской был, мать сказывала, погиб он, его уж совсем не помню, одна она меня поднимала.
– Аэроплан???
