к хозяйке дома не слишком беспокоят синьора Латтьенцо.
– Ну, если говорить точнее, то полагаю, для него она не хозяйка дома. Она его бывшая ученица.
– Верно.
– Этот мальчик совсем не в своей стихии. Она поставила его в совершенно нелепое положение. Она чудовище, и я жду не дождусь, когда смогу выразить это на холсте. Чудовище, – повторила Трой со смаком.
– А его нет с остальными, – обратил внимание Аллейн. – Наверное, он озабочен приездом оркестра.
– Невыносимо думать об этом. Ты только представь себе: все эти важные музыкальные персоны собрались в одном месте, а он знает – если действительно знает – что это будет фиаско. И при этом будет дирижировать. Ты только представь себе!
– Ужасно. Его ткнут носом в его же промах.
– Нам придется при этом присутствовать.
– Боюсь, что так, дорогая.
Трой отвернулась от окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь тихо закрывается.
– Что такое? – быстро спросил Аллейн.
– Дверь. Кто-то только что ее закрыл, – прошептала Трой.
– Правда?
– Да. Правда.
Аллейн подошел к двери, открыл ее и посмотрел направо.
– Доброе утро. Вы случайно не Трой ищете?
Последовала пауза, а потом раздался голос Руперта Бартоломью – с австралийским акцентом, неровный и не очень хорошо слышный:
– О, доброе утро. Я… да… вообще-то… сообщение…
– Она здесь. Входите.
Он вошел, бледный и неуверенный. Трой поприветствовала его с сердечностью, которая ей самой показалась несколько преувеличенной, и спросила, для нее ли его сообщение.
– Да, – сказал он, – да, для вас. Она… то есть мадам Соммита… попросила меня передать, что ей очень жаль, но, если вы ее ожидаете, то она не может… Она боится, что не сможет позировать вам сегодня, потому что…
– Из-за репетиций и всего прочего? Разумеется. Я и не ожидала, что мы начнем сегодня; вообще-то, я и сама бы этого не хотела.
– О! Да. Понимаю. Тогда хорошо. Я передам ей.
Бартоломью сделал движение к двери, но заметно было, что ему хочется остаться.
– Садитесь, – сказал Аллейн, – если вы, конечно, не спешите. Мы надеялись, что кто-нибудь… что вы, если у вас есть время, расскажете нам немного подробнее о завтрашнем вечере.
Он развел руками, словно хотел зажать ими уши, но спохватился и спросил, не против ли они, если он закурит. Он достал портсигар – золотой, украшенный драгоценными камнями.
– Желаете? – обратился он к Трой, а когда она отказалась, повернулся к Аллейну.
Открытый портсигар выпал из его неуверенной руки. Бартоломью извинился с таким видом, будто его застукали за кражей в магазине. Аллейн поднял портсигар. На внутренней стороне крышки располагалась уже знакомая ему размашистая подпись: Изабелла Соммита.
Бартоломью весьма неуклюже закрыл портсигар и закурил сигарету. Аллейн, словно
