особи растения каннабис, что по-простому означает «конопля маньчжурская», с помощью «мастырки» – кустарного инструмента типа струбцины или охотничьего приспособления «Барклай», предназначенного для запрессовки пыжей в патроны.
Мастыркой на поверхности таблеток оттискивалась рельефная надпись, которая в переводе с нерусского читалась как «гашиш турецкий высшего качества» – в центре таблетки изображался верблюд-дромадер – арабское олицетворение чистоты («гамаль» или «кэмел», то есть «прекрасный»), а под ногами верблюда цифры «999,9» – как бы «проба» гашиша. Хотя гашишем этот продукт и вовсе не являлся.
Кто именно из дембелей сообщил эти подробности, Гармонин не запомнил, а стол, в котором валяются протоколы с приведенными показаниями, сейчас из штаба тыла перевозят в выбитое Шефом у командарма здание, прилепившееся бочком к штабу армии.
Гарантии того, что протоколы при перевозке никто из стола не выбросил, нет никакой, а там, как сказал Гармонин, есть и показания о том, где и когда земляки видели Парнеева последний раз – после вечерней поверки девятнадцатого ноября восемьдесят седьмого года в ротной каптерке.
Парнеев с ними в этот вечер чаевничать почему-то не стал, а надел куртку и отправился, как им было сказано, в парк собирать долги.
Что он отправился в парк АЭР, железобетонно подтверждено обнаружением в этом парке трупа. Но что это следует из показаний друзей и земляков, Гармонин не подтвердил – видимо, не сказал им Парнеев, в какой из гарнизонных автопарков он собирается. А их в гарнизоне не меньше семи только вокруг аэродрома, восьмой в инженерном батальоне километрах в семи от аэродрома – на дальнем краю деревни Голобегово, девятый в спецчасти за аэродромом, а десятый, с техникой длительного хранения (попросту – «НЗ»), – прямо под окнами номеров гостиницы, в которых теперь ночует следственная бригада.
И во всех этих автопарках у Парнеева имелись коммерческие интересы.
Кажется странным: а чего это вдруг Жежко, Гребешков, Будаев, Кажоков и Омаров обо всем изложенном вообще дали показания?..
Могли ведь тупо отрицать какую-либо осведомленность о местонахождении Парнеева, и этого было бы достаточно, их ведь и допрашивал-то всего лишь юридически малограмотный дознаватель, хотя бы и такой дотошный, как Садиков.
Объяснить это можно только тем, что все они всё понимали.
Понимали, что Парнеев пропал не просто так.
Понимали, что заподозрить в причастности к его исчезновению могут их самих.
Понимали, что никому из их компании они доверять не могут.
Каждый понимал, что у него есть алиби – долгое чаепитие в каптерке Кажокова.
Потому и решили, то ли сговорившись, то ли каждый сам по себе, быть предельно откровенными, чтобы не возникло сомнений в их искренности и непричастности к исчезновению Парнеева.
Голова закипает от
