5-0060-8659-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
TE AMO
КНИГА ДЛЯ МАМЫ
Печаль моя светла
От автора
Хорошо, что я близорука. Я вижу только то, что у себя под носом. И это счастье. Потому что в поле моего зрения цветы, книги, рыжая любимая Чапа, кастрюльки на кухне, монитор компьютера и мои воспоминания. О любви.
Любви же без печали не бывает.
А печаль сидела за печкой,
за трубою с темной заслонкой,
там, где тайны гнездо-местечко,
чтобы стать ей сухой и тонкой,
чтоб не видели, не замечали,
обходя этот дом по кругу,
чтоб за чаем тихо скучали,
улыбаясь грустно друг другу.
А печаль сидела за печкой,
словно слово – то, что на ушко.
Тихо билось печали сердечко,
как в ловушке мышка-норушка…
У Пушкина – печаль светла… И моя печаль – светлая и тихая.
Но вы ее услышите.
КОРОТКОЕ ЭХО ЛЮБВИ
И снова первый снег
Старая женщина сидела на лавочке возле многоэтажного дома.
Сейчас это редкость – бабушки исчезли. Никто не провожает тебя взглядом, не ворчит что-то вослед.
И вдруг – женщина.
Почему не бабушка?
Да потому что одета она была не по-бабушкински. Никаких платков и растоптанных удобных чуней. Это была именно пожилая женщина. В дорогой шубе, вязаном белом берете. Рядом лежали такие же белые рукавички. На ногах были сапоги из хорошей кожи.
Но она была даже не пожилая, а старая. Когда-то красивое лицо было испещрено глубокими морщинами, уголки губ сползли до подбородка, высокий лоб напоминал распаханную пашню. Но больше всего возраст женщины выдавали ее руки. Они были в крупных пигментных пятнах. Нет, не в «гречке», как называют эти возрастные изменения в народе, а именно в пятнах. Эти руки с длинными сухими пальцами были сложены у женщины на коленях, ярко выделялись на фоне черной норковой шубы. К тому же руки были в постоянном движении. Точнее, пальцы. Они вели какую-то свою жизнь: вздрагивали, выпрямлялись, потом как будто пытались обнять шарик, затем опадали как засохшие веточки.
Губы женщины тоже иногда шевелились, а взгляд был устремлен вперед, будто прямо напротив ее лица была раскрыта какая-то страница, которую она читала.
Моя приятельница задерживалась. Я присела рядом с женщиной на скамейку:
– Позволите?
Тут только женщина заметила меня.
– Да, садитесь, пожалуйста.
Голос у нее был приятный и молодой.
– Вот и снова мы дождались первого снега. Я-то уж не надеялась. Здоровье подводит… Ничего, что я болтаю?
– Нет, нет, говорите. Мне приятно с вами пообщаться. Я не тороплюсь.
– Вы любите музыку? Я про классическую.
– Я хочу полюбить, но пока плохо получается. У меня нет музыкального образования. И наслушанности нет. Только-только начала изучать этот неизведанный для меня мир. Я сейчас как ребенок, у которого не сняли повязку с глаз во время игры в прятки. И он начинает искать, кто и где спрятался. Вот я сейчас – этот ребенок.
– Это очень хорошо. Поздно никогда не бывает. Вот меня только музыка и удерживает в этой жизни. Нет, я уже не могу играть сама, хотя пальцы и пытаются играть, не подчиняясь мне. Ничего не могу поделать. Они уже живут без меня, исполняя то, что когда-то любили. Я пианистка. Нет, не знаменитая. Всю жизнь проработала в камерном оркестре. Музыка – это тот мир, в котором я жила. В котором была счастлива. Я и сейчас там живу, потому что могу проиграть в своей голове все мелодии, которые исполняла. Еще могу слушать, слушать, слушать. Слушать то, на что раньше не хватало времени. Как никогда я теперь понимаю, что музыка она от Бога, она нас спасает от скотства и рабства. – Пожилая женщина замолчала, о чем-то задумавшись, но вскоре продолжила: – Впрочем, это тема не для сегодняшнего дня. Сегодня день первого снега. Я специально вышла на улицу, я делаю сейчас это редко. Тяжеловато мне спускаться. Мне ведь уже девяносто один… Вы просто посмотрите, какая сегодня красота! Мне много лет, но я не перестаю удивляться. На воздухе легче вспоминать музыкальные произведения о снеге, о зиме и о ее волшебстве. Вы, конечно, знаете «Метель» Свиридова? Она прекрасна. Но сегодня другой день, сегодня – «Зимние грезы» Чайковского. Его симфония №1. Послушайте, если не слышали. Хотя нет, начните
