какую-нибудь глупость.
– Все там же… – она хотела добавить, что заблудиться сложно, но была заткнута быстрым и жадным поцелуем.
Их губы встретились ее – холодные, и его – горячие, живые, те, что подчиняют, шепча лживые слова, а сейчас – просто целуют. Руки сами потянулись к его шее, нащупывая пульс. Четко и уверенно, но недостаточно быстро. Следовало ускорить бег отравы по венам.
Неспешно отвечая на поцелуй, она просчитывала следующий шаг. Четверной поворот закончен. Настало время сменить позиции. Этого танца вообще не должно было произойти, что обеспечивала стандартная доза снотворного в скотче, от которой Лиам вырубался на раз. От легкости, с которой Эванс оторвали от пола, очевидно – дозы для Ларссона недостаточна. Одной заботой меньше – не придется тащить волоком в кровать ношу под двести фунтов.
Привычка – вторая натура. В голове уже возникла тысяча сценариев убийства и избавления от тела, но не было ни одного варианта, как поступить, если Ларссон не заснет. Эванс никак не могла понять, где же просчиталась. Казалось, он такого же телосложения, что и Ли, но, роняя ее спиной на не заправленную постель, спать Адам точно не собирался. Она успела поставить в голове заметку с пунктом «отметелить друга за бедлам в своей комнате». Благо, пружины нового матраса больше не впивались в спину, ведь Принцесса Лили не могла нормально спать на старом.
Ждать от нее каких-либо действий – пустая трата времени. Адам взял инициативу в свои руки, жадно целуя холодные губы. Они обжигали, словно жидкий азот, льющийся прямо в горло и замораживающий изнутри, но оторваться от них приравнивалось к асфиксии. Прикосновения холодных рук стало нужнее собственного тепла, запах пепла – желаннее воздуха, мерцание антимонитовых игл в полуприкрытых глазах затмило самый яркий свет, доводившийся когда-либо видеть. Адам зажмурился до белого, лишь бы выгнать из памяти этот образ. Он здесь не за этим, как бы не пытался настойчиво найти доступ к холодной коже.
– Скажи мне его имя, – шепнул он, нехотя оторвавшись от горько-сладких искусанных губ, и посмотрел ей в лицо.
– Вам не следует это спрашивать, – Эванс ушла от ответа. Снова на «вы» не переступала границ и не подпускала ближе. Не убранный из речи официоз навел на мысль, что все это игра и правила в ней устанавливал не он. Возможно, для Адама играло совместное прошлое – не самое радужное по воспоминаниям. Эванс держала дистанцию. Исходивший от нее циановый дурман велел не приближаться, а Адам, как полный идиот, уходил в ядовитое облако с головой. Дышать стало невозможно. Хватая отравленный воздух, подобно обезумевшим от жажды и пьющим соленую воду, он стащил с себя галстук в надежде, что дурман рассеется и… тщетно. Стало еще хуже от ощущения холодных маленьких рук на груди под расстегнутой рубашкой. Сознание вопило о необходимости проснуться, а тело его не слышало, погружаясь в казавшийся спасительный холод объятий.
«Как его зовут», – отдавалось
