выросла вдвое в эпоху железнодорожного бума, – продолжал Пендергаст. – И здания успели послужить самым разным целям. Этот отель, к примеру, поначалу был больницей для жертв желтой лихорадки, потом, при конфедератах, стал фабрикой боеприпасов и наконец превратился в ночлежный дом. В пятидесятые годы, как и многие другие заведения, он пришел в упадок, а в шестидесятые и вовсе закрылся. К счастью, у дома есть ангел-хранитель, и она бережно вернула ему прежнее очарование.
Колдмун отпил еще немного и отставил стакан. «Она?» – равнодушно подумал он. О каком прежнем очаровании можно говорить, если здесь лечили больных желтой лихорадкой? А вот о старости – да, черт возьми, дом был старым. Правда, восстановили его старательно – чистота, ни пылинки на мебели. Но широкие и неровные половицы скрипели и стонали при каждом шаге, и казалось, будто дом на что-то жалуется. А еще спальня – огромная кровать с балдахином и кружевными салфетками на спинках стульев и подушках… И при этом ни телевизора, ни Интернета. Такой роскошной ванной комнаты он тоже нигде не видел: большая фарфоровая ванна, мраморный унитаз с деревянным стульчаком. Не говоря уже о выставленных в ряд шампунях и кремах. Больница для жертв желтой лихорадки… Господи, чудеса, да и только! Чего бы он только не отдал за современные удобства отеля «Хэмптон инн»!
Не желая слушать продолжение лекции, Колдмун сменил тему:
– А что случилось с Констанс? Она ушла с места преступления почти одновременно с Пикеттом… и больше я ее не видел.
Губы Пендергаста дрогнули в мимолетной улыбке.
– Ничего удивительного. Зная по опыту представления Пикетта о приличном жилье, она отправилась с ним проследить, чтобы нам забронировали удобные номера. И правильно сделала – он собирался поселить нас в ужасном сетевом отеле на окраине города.
Колдмун вздохнул:
– Так, значит, Пикетт сбежал с места преступления только для того, чтобы обеспечить нас жильем? Сначала он затаскивает нас в гнездо конфедератов, а потом исчезает. Прекрасный способ перевести стрелки.
Пендергаст допил коктейль и поставил стакан на поднос.
– Думаю, это скорее проявление заботы с его стороны.
– Заботы? – вскинулся Колдмун. – Он похитил нас, выдернул меня с нового места службы, где я должен был появиться уже не одну неделю назад, а потом бросил в этом жутковатом старом городе разбираться с каким-то čheslí[5] делом.
– Я не говорю на языке лакота, но прекрасно различаю интонации. И я уже несколько часов наблюдаю ваше раздраженное состояние. Позвольте мне, как напарнику, кое-что вам предложить.
Как бы ни был зол Колдмун, он все же отметил, что Пендергаст не сказал «старший напарник». Что это было? Бросил косточку? Если так, то Колдмун не собирается ее поднимать. Этот человек в кресле напротив – с бледной кожей, светлыми волосами и льдистыми глазами – выглядел раздражающе благодушно, чтобы не сказать самодовольно. Однако Пендергаст так редко
Дерьмовым
