ему сердце. Она была прямо из пьес Теннесси Уильямса, вплоть до салфеток, портретов погибших конфедератов и покрова пыли. Эркерное окно выходило на Вест-Оглторп-авеню, портьеры с бахромой фильтровали лучи утреннего солнца. Проходя мимо, Уэллстоун бросил привычный взгляд на изысканную книжную полку у стены. Мгновением позже, занимая предложенное место в мягком кресле с подголовником, он осознал, что беспокоиться не о чем: на кофейном столике перед ним гордо красовались четыре его книги. Он с удовлетворением отметил, что две из них были свежими, изданными за последнее десятилетие. «Преступный умысел», разумеется, тоже был здесь. Еще на одной книге Уэллстоун с досадой заметил штамп распродажи.
– Так приятно познакомиться с вами, – сказала Дейзи Файетт, покраснев под слоем пудры. – Прошу вас, выпейте лимонада.
Уэллстоун позволил пожилой даме наполнить стакан.
– Спасибо.
– Это вам спасибо. Я так удивилась, получив ваше письмо. О боже, ошеломительно! Поверить не могу: Фрэнсис Уэллстоун собирается взять у меня интервью!
Он принял ее слова с улыбкой:
– Надежные источники сообщили мне, что именно с вами стоит поговорить об истории Саванны.
– Ну разве это не мило с вашей стороны? Должна признаться вам, мистер Уэллстоун… Фрэнк, что «Преступный умысел» – одна из самых захватывающих и потрясающих книг из всех, что я прочитала.
Уэллстоун не без труда сохранил на лице улыбку. Почему люди всегда называют первую и самую известную его книгу, когда хотят сделать комплимент? Чем, по их мнению, он занимался следующие двадцать лет после ее выхода? Это все равно что расхваливать Папу Гайдна[11] за его первую симфонию!
Еще в колледже Уэллстоун решил стать историографом, но, когда он поступил в магистратуру, стало ясно, что ему недостает упорства, чтобы корпеть над пыльными томами в поисках сути. Тогда он бросил Колумбийский университет и поступил на стажировку в «Нью-Йорк мэгэзин», где выполнял любую подсобную работу и помогал штатным журналистам, одновременно решая, как жить дальше.
Но именно в «Нью-Йорк мэгэзин» Уэллстоун нашел свое предназначение. Может быть, у него и не было склонности к анализу древних текстов, но он имел впечатляющий дар в другой области: исследование современности. Собирая информацию и проверяя факты, он обнаружил умение раскрывать секреты, ни за что бы не открывшиеся штатным авторам. Этот дар был особенно полезен при поисках компромата на знаменитостей и общественных деятелей. Уэллстоун интуитивно понимал, как разговаривать с портье, нянями, отвергнутыми любовниками. Благодаря академическому образованию он хорошо представлял, где добывать информацию, которой полагалось быть похороненной навсегда. Его статьи, часто отдававшие сарказмом и Schadenfreude[12], читатели поглощали с жадностью. Прошло немного времени, Уэллстоун перестал заниматься закулисной работой, и его имя замелькало на первой полосе «Нью-Йорк мэгэзин» наравне с именами ведущих журналистов.
А потом – словно удар молнии. Собирая
Злорадством
