а поэтому малоизвестным супругам по фамилии Лю в качестве общественного порицания досталось лишь перекапывать грядки.
Там Лёша с Рыбкой в последний раз сильно поругались. Рыбка ударила Лёшу по лицу и убежала в лес. Всю ночь её искали с фонариками, подняли всех людей, один человек сломал ногу и его нашли только через сутки, а Рыбку обнаружили утром – мирно спящей на русской печке у бабы Тамары, той царственной женщины, которая дважды была депутатом Верховного Совета.
Но «нашли» ещё не значит «вернули». Баба Тамара хорошо всех помнила ещё с лета, а поэтому очень долго не хотела выдавать Рыбку. Они там с ней разговаривали, пили чай, плакали. Вместе топили баню, а потом мылись. Лёшу баба Тамара отгоняла коромыслом. Наконец, сжалилась, вывела Рыбку под руку, посадила в машину и трижды, по-коммунистически, перекрестила.
Про Лёшу она тоже не забыла. Сказала, что помнит про деревню Комплекс и про поля аэрации, местонахождение которых выяснить обещала ещё летом.
– Что обещала, то обещала! – повторила она и показала свою красную записную книжицу с золотым тиснением «Верховный Совет СССР Седьмая сессия XI-го созыва», где всё это было подробно записано. Она даже доехала вместе с ними до почты, откуда стала звонить своему знакомому космонавту, чтобы тот поискал деревню из космоса.
Лёша лишь улыбнулся, когда баба Тамара не дозвонилась.
С тех пор прошёл год. Лёша трижды отпускал бороду и два раза стригся наголо, и это, кажется, всё, что достойно упоминания из его личной жизни.
Сам я женился.
Моя жена называла себя поэтом. Нет, конечно, биологически она была поэтессой и в частной жизни оставалась женщиной тоже, но стоило кому-то коснуться литературы, как она превращалась в поэта. Я был в теме, хотя…
– Сейчас не время поэтов, – говорил один бывший большой советский поэт. – Хорошее стихотворение перестало пользоваться общественным спросом. Версификация понимается как процесс обратный диверсификации.
Этого бывшего большого советского поэта звали Иван Годимый. Пусть бывший, но он и сейчас был внушителен. Он производил впечатление раритетного советского лимузина. Всё, кроме года выпуска и пробега, у него было на виду, и этого было вполне достаточно. Из менявшихся запчастей наиболее выделялись только зубы. Они сверкали, как никелированная решётка радиатора. Глядя на них, уже требовалось небольшое усилие, чтобы полнее сосредоточиться на тех тихих, приятных, рокочущих звуках, которые выплывали из-за этой решётки.
Этот Годимый невольно стал моим сватом.
Судьба нас свела на квартире у Вики, которая собирала друзей по случаю своей первой в жизни большой публикации. Стихи Виктории Обойдёновой («Обойдёнова» был её творческий псевдоним, за фамилиями стало не уследить) напечатал некий литературный журнал «Волхв». Я называю его «неким», потому что по сути он был никакой. Не новый, не старый, не толстый,
