с чувством горькой грусти. Это довольно неглупые ответы на совершенно бессмысленные вопросы. Игры в бисер. Это могло быть интересно, как интеллектуальная разминка, но ни какого самостоятельного значения не имеет. У меня была мысль переделать свою работу, но оказалось, что там нечего переделывать, потому что это ни о чём – выбросить и забыть.
Дело не в том, насколько я вырос с тех пор. Дело в том, что это написал юноша, который не верил в Бога, а перечитал старик, который уже четверть века в Церкви. Я давно уже переехал жить в другой мир. Конечно, ни один старик не станет играть в свои детские игрушки, но они могут быть дороги ему, как память о детстве. Вот только если старик понимает, что в детстве играл совсем не в те игрушки, в какие стоило, это уже не просто грустно, это очень горько.
А как воспринимать седовласых старцев, мэтров отечественного литературоведения, которые так всю жизнь в те самые вредные игрушки и проиграли, этим стяжав себе почёт, уважение и приличные профессорские зарплаты? Этот вопрос у меня возник, когда перечитал конспекты научных работ, которые тогда штудировал для своего диплома. Со студента, который что-то там строчил в перерывах между пьянками, не многое и спросишь, но с профессора, который посвятил этому всю жизнь, можно спрашивать по полному счету. Сейчас я пришёл в тихий ужас, когда прочитал, что писали корифеи отечественного литературоведения о сочинениях протопопа Аввакума.
Более всего поразила то, до какой степени литературовед может быть равнодушен к содержанию текста, который исследует. По поводу «Жития протопопа Аввакума» они пишут о его языке, о стиле, о жанровой природе, о реализме, натурализме, барокко – о чем угодно, только не о том, о чём это было написано.
Аввакум боролся с идеологией реформ патриарха Никона, он хотел донести до читателей свою правду. А их совершенно не волнует, правда это или не правда. Они говорят: «Вы только посмотрите, как это живенько написано. Это, наверное, барокко. Или не барокко?» И вот по поводу «аввакумовского барокко» они готовы спорить хоть всю жизнь, ни слова не сказав о том, за что боролся Аввакум.
Конечно, наивно было бы ожидать от советских литературоведов участия в богословских спорах, беда однако в том, что литературоведы и сейчас такие же: как только речь заходит о религии, они совершенно перестают воспринимать содержание, предпочитая рассуждать о красоте стиля. Они легко прощают автору его веру в Бога, как бы даже вовсе её не замечая (автор не виноват, что жил в средние века и разделял заблуждения эпохи) и говорят исключительно о художественных достоинствах текста.
Исходя из этой логики, почему бы литературоведам не изучить основательно «Майн кампф» Гитлера? Это ж книга. Это ж немецкая литература. У Гитлера, может быть, язык очень хороший, композиция необычная или ещё какие литературные новшества, а на содержание ведь можно и внимания не обращать. Почему до сих пор не появились литературоведческие исследования типа «Гитлер и Гёте» или «Влияние немецких романтиков на творчество Гитлера»? Но книга Гитлера так болезненно затрагивает живой нерв ХХ века, что ни кто и ни когда не будет пытаться исследовать её, как литературный памятник, абстрагируясь от содержания. С Аввакумом так можно, потому что исследователи совершенно не чувствуют, насколько болезненно его «Житие…» затрагивает живой нерв русского ХVII века, да и всей нашей национальной истории. Им не больно от содержания, поэтому они так легко рассуждают о стиле. Гитлера даже издавать боятся, как бы кто чему плохому не научился. Аввакума издают легко и радостно, не усматривая в содержании его сочинений ни каких страшных примеров.
За что же так любят наши светские исследователи сочинения протопопа, если им совершенно не интересно, о чем он писал? Г. М. Прохоров, к примеру, в предисловии к очередному изданию Аввакума писал: «Необыкновенная мощь его личности и красота … его языка». Но ведь у Гитлера с «мощью личности» тоже всё было в порядке, да и язык выступлений Адольфа Алоизовича весьма неплох. Талантливый был человек. Но в том, что касается Гитлера, для нас важнее то, на что была направлена «мощь его личности» и какие именно идеи он излагал своим красивым языком. А сколько людей погубили духовно, да и физически, сочинения «неистового протопопа», нас почему-то совершенно не волнует. Сильный мужик и красивый язык – этого нам достаточно для восхищения Аввакумом. (Зная, как распространено у нас истеричное отношение к Гитлеру, хочу уточнить, что не сравниваю Гитлера и Аввакума, и уж тем более их не уравниваю, речь лишь об исторической судьбе некоторых книг.)
А. Морозов писал про Аввакума: «Он создает новый тип литературного произведения». Беда наших исследователей в том, что они игнорируют один факт, относительно которого прекрасно осведомлены: сочинения протопопа Аввакума – это совершенно не литература. Аввакум не был писателем, таковым себя не осознавал и ни каких литературных задач перед собой не ставил. Нельзя же, в самом деле, объявлять литературой всё, что написано на бумаге, а потом как литературу исследовать. Аввакум был проповедником, писал он ровно поскольку, поскольку, сидя в земляной яме, не имел возможности обращаться к людям непосредственно. И писал он, как говорил, ни секунды
