а ноги свелись-соединились в коленях. Но помимо своей воли и вопреки приказу начальства Пётр, переступая мелко-мелкими шашками пытается всё же переместиться в необходимом направлении, одновременно не расслабляясь в напряжённых частях туловища, но, к своему ужасу, видит, как движение свиты замедлялось-замедлялось-замедлилось… и вовсе прекратилось ровно возле мужского туалета, не оставив ни малейшего шанса на проход к заветной двери.
Академик возвышался над всеми, его лысая голова сверкала в лучах солнца, проникающих сквозь огромные окна коридора, и отражала его лучи во все стороны, и Пётр даже зажмурился, но не от блеска головы академика, а от горестного осознания неизбежности неотвратимо надвигающихся последствий столь долгого воздержания… столь естественных потребностей организма. А вокруг такие милые, радушные, внимательные высоко-интеллектуально-интеллигентные лица… Но ни одно лицо даже не сдвинулось! Уж как Пётр ни старался вежливо-убедительно просить пропустить его немного вперёд. Вперёд – это как раз ближе к сияющему академику-директору института, ибо это самый прямой путь, а там ни миллиметра свободного пространства – вплотную к нему три женщины-девушки референтки-секретарши-помощницы, лицом к народу, слегка улыбаются, смотрят строго и внимательно. Перед ними пространство свободное, примерно метр… Второй круг – ряд сплошь солидно-торжественные мужчины-профессора и доктора наук… есть кандидаты наук и просто… А вот доктор – это не обязательно профессор, профессор – это когда ученики есть, типа студенты, а ещё есть завлабы, завсекторы, учёные секретари – института, отделения, кафедры, просто учёные…
«Пожалуйста! Пропустите… ну чуть-чуть, мне очень… очень…» «Да, да, конечно», – так вежливо-доброжелательно в ответ, но даже не стронется, даже миллиметр не изменит в своём положении, находясь в напряжённом состоянии внимания: «Сейчас мы первые кто услышит, кто узнает! Нельзя пропустить ни одного слова-предложения-интонации! Всё очень важно, всё очень значимо!» «Ну как же так! Позвольте, мне вот туда… туд-да-а надда!»
И толпа свиты вдруг оживилась-зашепталась о чём-то, зашевелилась взволнованно, пространство между отдельными элементами слегка увеличилось в результате общенческих перемещений – к левому соседу, правому, что-то сказать, что-то ответить, внимательно посмотреть на протискивающегося Петра доброжелательно и… Вот эта дверь! Этот вход! Последний отчаянный рывок и… «Молодой человек, здесь очередь, сожалею, но очко одно, а Вы за мной», – и смотрит ласково-доброжелательно, старичок такой ладненький, с бородкой седенькой аккуратной, профессор, не иначе. Пётр отлично знает, что там, в туалете, три помещения – входишь, здесь раковина руки мыть, налево ещё дверь, там писсуар, а унитаз, который профессор очком назвал, как в проектах пишут: «Душ на два рожка, туалет на два очка» – унитаз справа, тоже за дверью… «Мне не надо очко, мне в другую сторону… мне по-маленькому», – сдавленно шепчет
