на зелёной поверхности парты, и охвативший его ужас от осознания того, что он не знает, о чём писать. Он всё забыл. Со стен класса на него хмуро смотрели лики русских учёных и писателей, явно недовольных его конфузом. Приближавшаяся к его парте учительница доводила напряжение до предела, и он просыпался.
Алексей не мог понять, отчего в детстве этот сон часто повторялся; ведь ни отец, ни мать никогда особо не ругали его за плохие оценки.
Из нечастых коротких разговоров с Мадиной, Алексей осторожно, по крупицам выяснял обстоятельства жизни аула и причины своего нынешнего “везения”.
Ахмад, дед Мадины, до выхода на пенсию работал учителем, а в последние годы директором школы в Нехчи-Келое. На родину Ахмад смог вернуться не так давно; в далёком декабре сорок четвёртого, ещё мальчишкой, вместе с родителями и односельчанами он был выслан той властью из этих мест в Казахстан.
Их аул был расположен в нескольких километрах выше Нехчи-Келоя. На картах его не было. Так, летнее пастбище.
Полевой командир Исраил до начала войны работал простым трактористом в колхозе. Исраила Ахмад не жаловал. Но от родства, хоть и от дальнего, в этих местах не открестишься. Мадинка и сама не знала, зачем дед выкупил Алексея; с работой по хозяйству они и так справлялись, а лишних денег у них отродясь не было.
Мадина говорила неохотно, непроизвольно косясь при этом в сторону соседних подворий. Было видно, что она чего-то опасается. Для своих вопросов Алексей старался выбирать моменты, когда рядом никого не было.
Постепенно отношения с хозяевами становились более привычными и непринуждёнными. Старик по-прежнему больше молчал.
Мадинка… Мадина. Её лицо с насупленными бровями появилось на фоне утреннего неба в горловине зиндана, когда он уже проснулся.
– Вставай, русский! – Она улыбнулась. – Пора работать! – Длинная лестница медленно опустилась в яму.
– Книгу мне принести можешь? Совсем скучно мне в яме по вечерам. Хоть какую-нибудь!
– Принесу. У деда много их. Старые. Я тоже много прочитала.
И действительно, вечером, после ужина, принесла огарок свечи и потрёпанную толстую книгу. Глядя в сторону, произнесла:
– Ты прости, Алёша, но в дом мы тебя пустить не можем. Что соседи скажут? Что мы русского жалеем?
Он держал в руках послевоенное издание истории кавказских войн девятнадцатого века. Долго с удивлением листал, бережно переворачивая слегка пожелтевшие листы редкого издания. Книги хватило почти на две недели.
Работая в огороде, они иногда разговаривали с Мадиной. Девчонка никогда не была в Москве и исподволь расспрашивала о ней. Этот город она видела только на фотографиях. Когда она начинала говорить о Москве, её речь менялась и слова непроизвольно начинали произноситься нараспев. Почти всегда она умолкала, будто
