постарается, вытравить из памяти навек. Да только не получится, схлынут эмоции, уйдёт ярость безумная, задумаются люди, не вдруг поймут, что совершили. А только поздно будет. Послушались навета, пошли как стадо за одним, властью обладающим, теперь их провидение судить станет, за тот грех, что под чьим-то влиянием на душу возьмут.
Ничего она им не скажет. Коли сами думать не умеют, слова чужого слушают, разве достучишься до них? Пусть. Она готова, и так… недолго осталось. Зовёт её Серёженька, не оставляет. А детки… они проживут, им воздастся за сиротство вынужденное, снизойдёт на них божья благодать, обязательно.
Скорей бы уж… Так долго идут они, совсем сил нет, вот чуть-чуть ещё и упадёт, подняться не сможет. К реке ведут, к утёсу… Зачем? Могли бы и в лесу дело своё чёрное совершить… Скорей бы…
Место есть на реке странное, утёс будто зуб зверя невиданного в реку вгрызается. Под ним бурлит и стонет буйная река, камни в ней с дом размерами, острые края их из чёрной воды торчат частоколом, а вокруг омуты крутят. В ясную погоду, если лечь на самом краю утёса, да вниз посмотреть, видно их, воронки те… Да и не бывает в этом месте река спокойной, бурлит, пенится, злится будто на препятствие, мешающее спокойно течь. А посреди утёса трещина в скальной породе, узкая да глубокая, отшлифованная чьими-то руками до блеска. Для чего шлифовали? Непонятно… Сережа говорил, наверное, искали что-то в породе, камни самоцветные или ещё что, в своё время он и сам спускался вниз на верёвках, любопытство часто толкало его на приключения. Ничего он там не нашёл. Каменный карман закончился таким же каменным дном, и ни сколов на гладких стенах, ни зарубок от инструмента. Разочарованный, Серёжа поднялся обратно, водрузил на место сплетённую из крепких, высохших прутьев решётку, на невысказанный вопрос жены недоумённо пожал плечами. Что за пролом, зачем на нём решётка? Он так и не смог разобраться…
Иванка остановилась возле пролома. Видать сюда её и вели, поскольку сельчане остановились тоже. Застыли толпой, глядели насторожено, будто они, а не Иванка вовсе, шли сюда на смерть.
– Что, люди добрые, нашли причину бед своих?! – понёсся над обрывом насмешливый звонкий голос Иванки. Она стояла, распрямив плечи, вскинув вверх заострившийся подбородок. Глаза её горели торжествующим огнём, на губах играла улыбка. Для неё смерть – избавление, для них… тяжкий камень на душе. – Ну? Как жизни лишать меня будете? Огнём праведным, али водой студёною? А может, каменьями закидаете, люди? Ну? Кто первый?! – Она засмеялась. Страшно и зло. Толпа схлынула, отступила на шаг, люди растеряно зашептались. Кто-то ушёл совсем, кто-то за деревья спрятался, но большинство осталось, стояли стеной, смотрели на ведьму.
Иванка и впрямь сейчас походила на ведьму. Чёрные одежды, бледное до синевы лицо, круги под глазами, растрескавшиеся, бескровные губы, только глаза горели лихорадочным огнём, да развевались на поднявшемся ветру чёрные волосы, отливающие серебром в лунном свете. И смотрела она
