любопытство.
Их разговор прервала подошедшая официантка. Они с Эфрат часто виделись, особенно, когда она приезжала поздно вечером. На их столе быстро появилось два бокала вина. Это было ее любимое, красное сухое позднего урожая местных виноградников две тысячи шестнадцатого года. Она почти не чувствовала вкус вина, но настоящие вещи остаются настоящими даже для тех, кто в них не нуждается.
– Нет, – наконец произнес Рахмиэль, – я понял, кто ты, когда увидел твой портрет.
Эфрат совсем не нравилась эта новость. Если он смог заметить сходство, то и кто-нибудь другой сможет, а это ей совершенно не нужно. Кроме того, она была абсолютно уверена, что все ее портреты находятся под присмотром и она точно знает, где именно.
– Сначала я не придал этому значения, – продолжал Рахмиэль, протягивая руку к бокалу, – но потом я увидел твое фото в журнале и… было сложно поверить в то, что это простое совпадение.
– И где же ты видел мой портрет, имеющий столь поразительные художественные достоинства, что ты почти сразу же меня узнал? – Лицо Эфрат пусть и было расслабленным, но без единого намека на улыбку.
– Мой отец купил его на аукционе, для одного из наших загородных домов.
– Как именно я выгляжу на этом портрете, сможешь вспомнить?
– Я выучил каждую деталь, – Рахмиэль усмехнулся, – я сидел возле него часами пока никто не видел. Как будто время останавливалось, когда я был радом с ним. Я не понимал, как портрет кого-то такой очевидной красоты может называться портретом незнакомки.
Эфрат выжидательно смотрела на него. Рахмиэль перехватил ее взгляд и продолжил:
– Твои золотые волосы уложены в высокую прическу, в которой сияют бриллиантовые шпильки, пара кудрей обрамляет лицо, фарфорово-белое почти без намека на румянец, только коралловые губы и глаза от которых невозможно оторваться, только они напоминают о существовании цвета. Я столько раз пытался подойти, чтобы посмотреть ближе, но чем ближе я подходил, тем более расплывчатыми казались твои черты, а цвета как будто сливались в один и даже двигались.
Эфрат ухмыльнулась, а Рахмиэль продолжал говорить:
– На тебе темно-зеленое платье, оставляющее открытыми плечи, ты держишь в руках лилию…
– Похожую на ту, что вытатуирована у тебя на руке? – перебила его Эфрат.
– Да, – кивнул Рахмиэль, как будто не услышав иронии, – именно. Сначала я просто часами сидел рядом, но потом я часами смотрел в твои глаза во сне. И даже это не вызвало у меня особого беспокойства. Только тогда, когда я увидел еще один, очень похожий «Портрет Незнакомки» в одном из замков Германии, я понял, что не могу больше ни о чем думать, кроме тебя, мне во что бы то ни стало нужно выяснить, кем ты была и почему я начал видеть тебя повсюду. Не только во сне, теперь твое лицо мелькало в толпе, появлялось на экране и мерещилось мне буквально повсюду то тех пора, пока наконец я не открыл тот журнал.
– У тебя наверняка есть фотография?
– Конечно, – ответил Рахмиэль, – в телефоне.
– И
