style="font-size:15px;"> Оказалось, все уже ждали, и Колосок прошел по мозаичной дорожке на полу между приглашенными, чинно стоящими двумя стенами по сторонам в молчании, по направлению к отцу. Тот сидел на украшенном платиной и изумрудами троне с торжественным видом, и одна его бровь была приподнята. Сердится.
Но Тритон ничего не сказал, а лишь кивнул головой. Невидимый камерный оркестр вступил издалека нарастающим таинственным гудением атлантидарий, длинных витых раковин шельфа, а затем вступили струнные немертиды, выводя полифонией украшенную пиццикато и трелями мелодию, символизирующую обновление молодости. Придворные и приглашенные гости, которым положено было стоять и не шевелиться во время торжества, направили глаза на трон государя Атлантиды, перед которым, повернувшись к отцу спиной и преклонивши колени, и стоял Колосок.
Немертиды довели напев до низкой ноты и утихли, оставив лишь тихую, глубокую и немного взволнованную вибрацию одинокой атлантидарии. В этот момент через центральный вход, в изумрудной, государственного цвета мантии вошел высокий седоволосый старец весьма торжественного вида, который на вытянутых перед собою руках нес охрово-желтый манускрипт, свернутый и перевязанный изумрудной лентой.
Он остановился в центре зала, прямо под идеальной полусферой купола, медленно развернул манускрипт, начал читать, и его голос, негромкий, но четкий, с силой отражался чувством гордости за великую страну в сердце каждого слушавшего.
– Внимайте все, слушающие слово, внимайте все, кто жив и способен слышать, внимайте, кто слеп и искалечен, внимайте, отроки и старцы, внимайте сильные и отважные мужи-воины, и внимайте мудрые, ибо слово уйдет и наполнит воздух, а после скроется навеки!
Внимайте и узнайте, что пришел черед торжества самой жизни, торжества молодости!
Внимайте и зрите, ибо молодой отрок, стоящий передо мною юноша, рожденный и названный волею отца и матери Прометием, пришел к черте своего совершеннолетия и готов принять благословение.
Старец, которого звали Стерон, подошел медленно к своему возлюбленному воспитаннику, и посмотрел на него иными глазами. Ранее, если бы Колосок опоздал к началу периода, Стерон бы заставил его натирать зеленухой бюст Велискара. А потом – оплачивать из собственных денег учебу в личное время учителя.
Сейчас же перед ним сидел юноша, чья жизнь была не мертвыми воспоминаниями в седой морщинистой голове старика, а расстилалась дорогой с неведомыми никому ухабами и головокружительными подъемами и спадами впереди, расстилалась на неизмеримое мыслью человеческой время, начинаясь именно с этого момента.
Стерон поднял коленопреклоненного и молчащего Колоска, и повернулся лицом к залу.
– Внимайте все, кто пришел сюда, чтобы проводить отрока в дальнюю дорогу.
Стерон говорил, направив глаза в манускрипт, но те, кто стояли поближе, могли увидеть, что
