но икру я просто не ем. Тем более, не промытую, не соленую. Тем более, зачерпнутую грязной рукой из ведра и с условием «в вашу посуду». Но, особенно, если дохлые осетры плывут перед твоими глазами весь день, а которые уже не плывут, то лежат через каждые тридцать метров на берегу и набиты кишащими в них опарышами. «Будь человеком!» взмолились в этом году они. «Купи хоть гранату!» Купил гранату.
Граната оставалась зажатой в руке аж вплоть до болота, пальцы просто не собирались ее отпускать. На запястье и сгибе локтя остро выбились жилы, рука занемела и ходила в плече как вертлюг с прикрепленным к нему костяным крюком.
Еще там, еще ночью, не отойдя далеко от погреба, я пытался избавиться от ручной артиллерии: зажимал свою правую руку между колен и ребром левой бил по выпирающим жилам. Порою локоть податливо разгибался, только в жилах опять возникал электрический ток, и тот скрючивал руку обратно. Поначалу боль была нестерпимой и лишала всяческого соображения, но потом, по мере того, как в руке нарушалось нормальное кровообращение и ткани онемевали, я понял, что от судьбы, видимо, не уйти. Единственный путь спасения мне виделся тогда лишь один, вот сюда, к «колхозникам». Но сейчас, я уже понимал, это тоже не путь…
А иначе, наверное, не могло быть. Все стало ясно еще час назад, у болота. Не перейдя болото, невозможно было дойти до затона. Но невозможно было и перейти болото. А еще невозможнее перейти его с ношей, которую ты несешь лишь на левом плече и поддерживаешь лишь левой рукой. Потому что в чертовой правой оставалась зажатой граната и рука не желала с ней расставаться.
Это все бык.
Хотя сначала не бык. Сначала был падальщик, степной орел-падальщик. Он так низко пролетел над травой, что, казалось, обдал зловонным запахом крыл. Потом я увидел его сидящим на вершине сухой акации.
Падальщик показался мне очень дурным знамением, но плохие предчувствия не сбылись. Поначалу даже напротив. Ноша так жестоко растряслась у меня плече, что положенная на землю впервые зашевелилась. По телу ее прошла небольшая судорога, сквозь разбитые губы потянулась липкая слюнка. Луна забралась уже высоко, и, поддавшись ее обману, огромные белые кувшинки на черном стекле воды начинали зачарованно распускаться.
Да. Тропические озера. Здесь были самые тропики и самое средоточие всех тайн острова. Здесь клевали самые крупные красноперки, лини, здесь водились самые крупные черепахи, и здесь я не видел еще ни одной змеи менее метра длиной. Все здесь было гигантское. Трава вырастала в два человеческих роста, дудки соперничали с деревьями. Рай для высших растений, и болото, наверное, тоже рай. Длинной тухлой кишкой этот рай продолжался до Озера Бегущей Лягушки, а оттуда, через цепочку озер, доходил аж до Чистого озера с бьющими под берегом родниками…
Очень хотелось пить.
Вскоре луна превратилась в тонкую прозрачную льдинку, но и та не стала
