исполнения супружеского долга. Много раз после закрытия рынка Эхотея, проходя мимо площади перед рынком видела, как наказывают провинившихся рабов, слышала их крики и стенания, стараясь не смотреть на эти избиения.
Доброта титаниды Роании рано или поздно закончится, ведь она уже стара, а её старшая наследница – дочь Кине́ра не слишком жалует рабыню-ливианку, любимицу своей матери. Кинера спала и видела, когда мать упокоится, и её большое ткацкое дело полностью перейдёт ей. К тому же в ней была обычная зависть и ревность, что родная мать особо заботится об этой молодой рабыне больше, чем о собственных детях. Порой той казалось, что мать даже любит эту беспородную чужеземку. Эхотею радовало лишь то, что госпожа Роания жила в собственном доме одна и с одним мужем, которого, как это ни странно для этой страны, любила. Престарелый Вару́ций тоже искренне любил свою жену, всячески помогая ей в управлении большим ткацким делом. Это была редкая пара, возможно, даже единственная в Атлантииде, сохранившая светлые искренние чувства на всю жизнь.
Как юная рабыня мечтала сбежать, как обдумывала разные способы уплыть с ужасной, ненавистной ей земли, чтобы не видеть всей этой мерзости, чтобы не знать, как люди могут не просто не любить друг друга или быть безразличными к ближнему, а способны получать удовольствие от истязания другого человека. Будущее её здесь очень туманно и неопределённо. Эхотею ожидает либо брак с каким-нибудь ливианцем, которого назначит ей хозяйка, чтобы нарожать новых рабов, либо позорное поругание молодчиками. Последнему не бывать никак! Да и плодить рабов для этой страны она категорически не желала. Тогда оставалась только третья возможность, если она хочет остаться в живых, сохранив человеческое лицо – бежать.
– С острова колоссального этого убежишь как же ты? – спрашивала сама себя Эхотея. – Картам атлантиидов верить если, что у госпожи Роании видела я, то до земли большой и ближайшей дней несколько на кораблях быстроходных. Недосягаемо это!
До закрытия рынка перед самым закатом солнца в лавке титаниды Роании было продано ещё много тканей, а мешочек для выручки значительно потяжелел на поясе Эхотеи. Подъехала повозка с управляющим госпожи Роании, с её верным мужем Варуцием. Ливианка отдала ему всю выручку и клочок коричневого пергамента, где её рукой были начертаны аккуратные завитушки отчёта о проданном в этот день товаре. Пожилой Варуций, шевеля губами в жиденькой седой бороде, придающей ему очаровательный старческий вид, пробежал выцветшими глазами записи, высыпал из мешочка монеты на прилавок, пересчитал их, одобрительно крякнув, кивнул головой и вернул обратно. Он помог Эхотее задвинуть прилавок с множеством тканей глубже в лавку, затем поднял большой деревянный щит, закрыв им проём лавки, и навесил тяжёлый замок.
– Теперь домой еду я, – сказал он хриплым голосом, – поедешь со мной или прогуляться желаешь ты после дня трудного?
– О господин,
