решительно направилась к супругу.
– Гад ты все-таки, Шурасик! Эгоистина проклятая! Никакой мужской солидарности! – прохрипел поручик.
Недолеченная Дама простерла к нему свои призрачные руки.
– А теперь, Вольдемар, мы с тобой объяснимся окончательно и бесповоротно. Или ты немедленно берешься за ум, или… Немедленно отплыви от этого пахнущего скунсами лопухоида! Что за привычка вмешивать в наши де…
– Дрыгус-брыгус!– крикнул Шурасик, выпуская красную искру из перстня.
Недолеченную Даму затянуло в магическую воронку. Ржевский ухитрился улепетнуть и, улюлюкая, скрылся в камышах. Из камышей донесся визг русалок. Неугомонный поручик принялся за прежние фокусы.
Шурасик направился к фонтану, расположенному в заброшенной части Тибидохского парка. Фонтан, некогда построенный магом, позднее отказавшимся от магических дарований и закончившим жизнь простым смертным, соответствовал строгим канонам Востока. Никакого изображения человека, никаких украшений и орнаментов, кроме растительных. Вода медленно, по капле в минуту, перетекала по семи причудливым бронзовым чашам-раковинам, пока не оказывалась внизу, в тихом бассейне с лилиями и кувшинками.
У забытого фонтана любили оплакивать свою щедрую на события судьбу призраки острова Буяна. Изредка из примыкавшей рощи, не отделенной от парка даже забором, сюда забредали корявые молчаливые лешаки и стояли, поскрипывая, глядя на воду. Пару лет назад здесь часто можно было встретить Великую Зуби. Зуби сидела на краю фонтана с книжкой в руках. Глаза ее то скользили по страницам, то останавливались на неподвижной воде бассейна, в которой купалось отражение лилий. Позднее дубоватый Готфрид Бульонский поубавил внутреннюю тягу Зуби к элегическому романтизму.
Ученики здесь бывали редко. Лишь раза три сюда приходила Лиза Зализина, рыдала строго по полчаса и целеустремленно отправлялась преследовать Ваньку Валялкина для решительного объяснения. Причем за каждым «решительным объяснением» с завидным постоянством следовали «самое решительное», «самое-самое решительное», «окончательное», «наиокончательнейшее», «последнее», «на этот раз действительно последнее» и так далее в духе дурной бесконечности.
Таня едва сдерживалась, чтобы не утопить Зализину в Тибидохском рву, отправив с ней приветственную телеграмму собачке Муму. Сдерживало ее только стойкое подозрение, что Зализина превратится в русалку и тогда слез, соплей и нервического хохота будет раз в сто пятьдесят больше. «Сплошная милюльщина!» – говорил иногда о русалках раздраженный Баб-Ягун.
И вот теперь записка завела сюда Шурасика. Он прокрался к фонтану с застенчивым и целеустремленным видом, как кот к детской песочнице. Еще издали он увидел тонкую фигуру в темном плаще с капюшоном, и сердце у него забилось в рваном ритме, то начиная колотиться как бешеное, то совсем останавливаясь.
«Кто бы это мог быть? Явно кто-то из своих. Чужих бы Грааль Гардарика не пропустила!» – задумался Шурасик, в смятении замирая
