ведь и я постарел… – думает Иньяцио. Он не расстраивается из-за возраста, хоть время и прибавляет ему седых волос, серебрит бороду.
Интересно, а как выглядит сейчас она?
От этой мысли, молнией промелькнувшей у него в голове, внезапно становится не по себе.
Она.
Он представляет на ее вечно милом в его памяти лице первые морщины; ее медные волосы, тронутые сединой; чуть потускневшие голубые глаза, потяжелевшие веки.
Интересно, как бы они старели вместе?
Откуда эти вопросы? Неужели его дух так ослаб, что он допускает такие мысли? Он сердито отбрасывает их: не нужно ни о чем жалеть.
Иньяцио опускает глаза, как будто боится, что Джованна прочтет его мысли. Но образ другой продолжает его преследовать, колет острыми иголками сожаления.
Иньяцио стискивает зубы. Не думать об этом, приказывает он себе. И, чтобы отвлечься, подзывает Карузо, который скачет на своем коне чуть поодаль.
– Скажите-ка, пришла ли почта из Палермо?
– Ждете какое-то известие? – спрашивает тот. – Нет, почта будет только завтра.
– Должны прийти отчеты, – отвечает Иньяцио. – И сведения о закрытии ткацкой фабрики.
– Зря вы мечете бисер перед свиньями, дон Иньяцио, – качает головой Карузо. – Дали им жилье, образование, даже пекарню открыли, и где благодарность?
– Да… – Он натягивает поводья, притормаживая коляску.
Джованна, наклонив голову, прислушивается к разговору.
– Вышло нехорошо… – неохотно признает Иньяцио, не желая произносить слово «неудачно». Но это так.
Он поворачивается к жене:
– Мы с адвокатом Морвилло отремонтировали ткацкую фабрику, построили для рабочих дома, магазины, пекарню и школу. Мы даже думали о няньках, которые возьмут на себя заботу о новорожденных, пока их матери на работе…
Джованна слушает, нахмурив брови, тщательно скрывая свое удивление. Иньяцио никогда не посвящал ее в свои дела. Еще одно чудо Фавиньяны?
– Но ничего не вышло, ничего! – гневно продолжает Иньяцио. – Мужчины решили, что не стоит стараться, претендовать на большее, хотя с трудом сводили концы с концами. И женщины уперлись: не хотели оставлять детей нянькам, отправляли в школу только мальчиков. Девочки должны сидеть дома, зачем им школа? Так было, так есть и так будет всегда, – вздыхает он. – Хлеб у нас стоил на десять чентезимо меньше, чем в городе, но рабочие не хотели платить, поэтому пекарню пришлось закрыть… Хуже всего то, как рабочие относились к технике. Вместо того чтобы освоить станки, они сломали их и бросили. Лишь бы что-то урвать! Ткани воровали для перепродажи… Глупые, никчемные людишки!
Джованна легко касается его руки, кладет ладонь ему на колено. Так она высказывает свое одобрение.
– Ничего! Здесь, на Фавиньяне, все будет по-другому, дон Иньяцио. – Карузо настроен бодро, даже весело. – Только не требуйте от этих людей того,
