увидел – за прихотливым муаром неутомимых волн в неверном свете луны – ясный, как звезда, свет маяка. Где-то там, среди спящих садов, ветряных мельниц, сложивших паруса кораблей, его ждали, за него молились, на него надеялись.
Нежные руки морских красавиц стали настойчивей, песня громче. Он почувствовал, как неодолимая сила моря медленно, но верно понесла волны прочь, назад от берега. Час выбора настал. Он мог уйти с отливом, мог повелевать отливом, стать отливом – и спящая в нем мощь поглотит его навсегда, а свет маяка и молитвы больше не будут иметь над ним власти…
Он рванулся наверх, вырываясь из тесных объятий, а когда когтистые руки впились в его тело – властно позвал вновь. Стихия бесновалась, не желая подчиняться, но он собрал всего себя, всю свою волю в кулак, не давая морю ускользнуть из узды. Наконец хватка воды ослабла, будто разжались невидимые пальцы, и могучая ладонь покорно и печально вынесла его на песчаный берег, где он упал, задыхаясь и хватая ртом благословенный воздух.
Тут вдали победно и гордо ударил колокол, пробуждая землю – его отвоеванную у моря землю и ее упрямых трудолюбивых людей. И сердце его билось в такт этому звону радостью и торжеством.
…Он сидел на камне, а рядом валялись совершенно сухие ботинки. И кроме них и аккуратно воткнутых в них носков он больше не видел ничего. Моря не было тоже. Но он кожей чувствовал его присутствие, правда, не снаружи, а изнутри, будто его и стихию связало единой цепью. Только ее грозная мощь больше не грозила захлестнуть его, но отзывалась, пожалуй, послушнее.
Что делать с этим послушанием, он не знал.
Ничего, время разобраться будет…
Время! В памяти снова всплыли слова ректора д’Эстаона, а ведь он понятия не имел, сколько прошло этого времени, и успевает ли он еще выполнить Приказ. Ксандер торопливо натянул носки и обувь, огляделся и пошел наугад.
А ведь если он ослушается здесь, то даже не успеет позвать на помощь. Он слышал рассказы об этом месте. Далеко не все получали доступ в Академию, но и не все выходили живыми по ту или эту сторону. Может быть, Трамонтана и не хотела лишних жертв, но вовремя найти удавалось не каждого.
– Нет!.. Только не Ксандер!
Он вздрогнул, как от удара, от этого захлебывающегося крика из темноты, и рванулся опять вперед, даже не сразу поняв, что бежит. Где-то рядом плакала и кричала мама, звала его, оплакивала, а он…
…А что он мог, когда ему не исполнилось и десяти? Он беспомощно смотрел, как мама, его бесстрашная грозная мама глотала слезы и пила успокоительное зелье, заботливо сваренное старой Лоттой. Он мог только стоять рядом и слушать, обмирая от горя и ужаса, покорно прижимаясь к ней, когда она до боли стискивала его в объятиях.
– Пожалуйста… Пусть они оставят нас в покое! Скажи ему, этому черному иберийскому псу, пусть убирается! Я не отдам ему моего мальчика!
Мама снова всхлипывала, клацая зубами о край бокала, а папа молчал, растерянно поглаживая ее вздрагивающие плечи. Но и папа,
