ее звучала нотка разочарования.
Одиль на это могла только улыбнуться.
– Из того, что чьи-то мысли предсказуемы, не следует, что их не читают, сеньора, – ответил за нее Ксандер.
И улыбнулся тоже. Чуточку, но все-таки улыбнулся и ей. Она не могла отплатить за этот намек улыбки ни ложью, ни молчанием.
– Пока мы шли, ты думал о том, можно ли как-то сделать так, чтобы и завтра было солнце, – сказала она, глядя прямо в глаза цвета северного моря.
Он вздрогнул, моргнул и даже шагнул назад, а потом вдруг улыбнулся снова, но шире, пусть и изумленно.
– Правда, – прошептал он.
Она снова кивнула.
– Обычно людям становится в этот момент немного страшно.
– Вообще-то это здорово, – возразила Белла твердо и немного сердито, а потом разжала руку, сжатую в кулак в складках юбки, и протянула ее Одили. – Не знаю, чего тут бояться особо. Пошли есть уже.
Одиль осторожно взяла эту руку. Пальцы иберийки были горячими, горячее, чем можно было бы подумать, глядя на ее худобу.
– Чего тут бояться, я понимаю, – негромко сказал Ксандер.
Изгнать холод в спине Одиль не смогла. Но смогла заставить себя повернуться и снова посмотреть ему в глаза. Говорить, впрочем, она не рискнула: есть минуты, когда совсем не к месту дрожащий голос. А ее бы дрогнул, заговори она, обязательно.
– Но нас всех тут, пожалуй, есть за что бояться, – продолжил он. – А поесть – это, сеньора, вы правильно придумали.
И, больше не говоря ни слова, они пошли догонять однокурсников в опускающихся на школу теплых сумерках.
Одиль проснулась посреди ночи резко, рывком, будто вынырнув из-под тяжелой воды. И огляделась. В их с Беллой комнате царила тишина, прерываемая разве что шумом ветра и листьев из открытого окна и мерным дыханием спящей иберийки. Снаружи, за дверью, насколько можно было судить, тоже стояла тишина – во всяком случае, никто не производил достаточно громких звуков, чтобы пронизать дубовую дверь и надежные каменные стены. Она бросила взгляд на часы: еще не пробило полуночи, но легко можно было поверить, что ее одноклассники, из которых многие клевали носом еще на ужине, вряд ли вдруг обрели энергию для приключений на ночь глядя.
И все-таки…
Она осторожно выскользнула из-под шали, которую натянула на себя в зябкой дремоте, и прокралась за дверь. В коридоре действительно было тихо, хотя спали далеко не все. Прислушиваясь у дверей, она различила в какой-то момент возглас Алехандры, в другом месте – смех Франсуа, у третьего порога – отголоски серьезного обсуждения между Клаусом и Францем, хотя о чем, в бормотании было не разобрать. Так или иначе, то, что разбудило ее, явно никак не встревожило остальных.
Но что же это было?
Все так же стараясь бесшумно ступать – и уже, признаться, немного замерзая, поскольку в своем конспирационном усилии вышла босой – она так дошла до двери Ксандера. С этой стороны коридора эта дверь была последней, и, удостоверившись,
