а, у истоков реки Онеги. Впервые этот древний город упоминается в летописных источниках в 1146 году.
Нам давно было известно, что Каргополь славился не только своими церквами и соборами, но и замечательными народными умельцами. Прогуливаясь по городу, мы вдруг неожиданно услышали красивый, чистый, переливчатый свист, – недалеко от собора местные жители торговали какими-то, на первый взгляд, непонятными поделками. Чтобы привлечь малочисленных туристов, они приставляли ко рту диковинных раскрашенных уточек, петушков, фантастических животных, изготовленных из глины, – и по улицам Каргополя раздавался хрустальный звончатый перелив. Оказывается, мне посчастливилось встретиться с мастерами, которые могли творить знаменитую каргопольскую глиняную игрушку, ставшую теперь своеобразным символом города.
Когда-то славившийся богатой торговлей и удивительной красотой Каргополь, начиная с XVIII столетия, после петровских «преобразований» на севере, оказался в стороне от торговых путей, соединявших Архангельск, побережье Белого моря с крупными городами России, и превратился в заурядный провинциальный городок. Часть населения подалась на отхожие промыслы, другие принялись осваивать гончарное дело.
Считается, что гончарный промысел Каргополя, известный ныне не только в России, но и за рубежом, привился в здешних краях поздно – в середине XIX века. Однако по археологическим раскопкам (найденным остаткам керамической посуды) известно, что гончарным ремеслом в этих краях активно занимались еще во времена неолита, т. е. в III–II тысячелетии до н. э. Так что правильнее, на наш взгляд, говорить не о зарождении, а возрождении этого древнего промысла в Каргополье.
Откуда появились первые мастера в окрестных деревнях, кто их научил гончарному делу – неизвестно. Не ошибемся, если скажем, что это трудоемкое ремесло никогда и не исчезало в здешних краях, глина кругом была изумительная, как масло растекалась в искусных руках. Наверняка это древнее искусство никогда и не умирало на Севере. Знаменитого умельца 30 – 40-х годов И.В. Дружинина и, тем более, легендарного мастера глиняной игрушки Ульяну Бабкину, а также династию Шевелевых не надо представлять – их знают не только в России, но и в дальних зарубежных странах.
В долгие зимние вечера из-под рук мастеров на гончарном круге выходило много всякой посуды: горшки, кринки, миски-ладки, рукомои и роговики для топленого масла. Не просто ремесленниками были эти умельцы, они и толк в красоте понимали. После обжига на живом огне, в горне или прямо в русской печи, готовые горшки и крынки по старинным рецептам обваривали в горячей болтушке – «солодяге» – растворе овсяной или гороховой муки, чтобы красно-коричневый черепок покрылся черными пятнышками-колечками или делали зеленую свинцовую поливу, а затем отвозили их огромными партиями на продажу. Большим спросом пользовались гончарные изделия местных мастеров.
Из остатков приготовленной глины, чтобы не пропадала зря, лепили на утеху ребятне, а позднее и на продажу, знаменитые каргопольские игрушки. В них отражались три темы: образы животных, людей и сказочные персонажи.
Вообще-то, эти сюжеты традиционны для всего севера России, но из них всегда поражал один – фигурка медведя, похожая на человека. Самое интересное, что у каргопольских игрушек существовало удивительное сходство с богородскими деревянными игрушками из Подмосковья, особенно с излюбленными для здешних мастеров очеловеченными медведями. Медведь – любимый персонаж богородской игрушки. Его делали в различных вариантах: танцующим с гармошкой, медведь в бане, теперь даже додумались изображать этого зверя, играющего на компьютере. Лепили медведей и другие знаменитые российские мастера – дымковские. Медведи были любимым сюжетом умельцев еще одного творческого центра изготовления глиняной игрушки – Филимонова. Здесь изготавливались медведи с зеркалами, стоящие, как человек, на задних лапах. В каргопольской коллекции Московского музея народного искусства тоже можно увидеть разных медведей: играющих на рожке, на гармошке, держащих чашу.
«Почему же медведю такой почет?» – задали мы тогда в Каргополе вопрос старику, торговавшему глиняными игрушками. Дед на меня хитро посмотрел и загадочно сказал: «Медведь-то, баженный, ведь наш тотем, прародитель и предок человеческий». Сознаюсь, не сразу дошел до меня смысл этих слов, а только спустя много лет.
Свидетельством особо почтительного отношения народных мастеров к сюжету медведя как знаку предка, тотему, служит тот факт, что глиняное изображение медведя, в отличие от других глиняных поделок, как правило, не озвучивалось, т. е. медведь никогда не превращался в игрушку-свистульку.
В былые времена наши предки свистом пытались отгонять «нечистую силу». Позднее такие игрушки превратились в детскую забаву. В этих простеньких свистульках сохранились отголоски древних языческих верований: наши пращуры верили в магическую охраняющую силу свиста. Но тем не менее никогда не делали игрушку-медведя, в которого можно было бы посвистеть, т. к. его особо почитали и уважали с незапамятных времен.
Так что медведь
