смотрел внутрь себя, непрестанно беспокоился. Задолго до своих мартовских тезисов Лоусон уже был ревностным, беспощадным исследователем, компульсивным самокопателем.
Постоянное наблюдение стояло во главе угла всего предприятия, шла ли речь о небесах, самом себе или соседях. Это слово фигурировало во всех церковных документах. Пастор обязательно был еще и стражем, и смотрителем [24]. Все вместе прихожане объединялись в одно «священное наблюдение» друг за другом. Мало что проходило незамеченным, как неизбежно узнавала пара, у которой ребенок появлялся через пять месяцев после свадьбы. Так что у деревенских имелись все причины фыркать с недоверием, когда их пытались уверить, что никто не видел, как в салемском городском порту причаливал корабль. Все находилось под наблюдением: кроме смотрящих за изгородями и пшеницей, община также содержала специальную команду десятников. Десятник наблюдал за семьями и тавернами, куда вмешивался, если вино лилось слишком бурным потоком (правда, рисковал при этом получить по голове стулом или железной подставкой для дров). Он являлся налоговиком и служащим полиции нравов, стражем порядка и информатором. Он проверял любого, кто выходил на улицу после десяти часов вечера. Он поощрял домашние уроки катехизиса и ловил сыпавшиеся с балкона молельни орехи. Он следил за передвижениями индейцев, а также, по воскресеньям, за уклонявшимися от обязанностей прихожанами. Городской проверяющий сам дважды в неделю подвергался проверкам. Безопасности слишком много не бывает, и незащищенный народ – разместившийся на неудобном краешке непредсказуемой дикой земли и напряженно щуривший глаза в темноту своих гостиных, в глубину лесов, в неприветливые души сограждан – очень хорошо это знал.
Спасение зависело от добродетели общины в целом – вот почему Мэри Сибли и Иезекиль Чивер извинялись перед всей деревней, вот почему нерешительность в выявлении ведьм могла сойти за содействие дьяволу. «Если сосед избранного святого согрешил, значит, святой согрешил тоже», – напоминал пастве Мэзер. В результате вам становилась известна масса интимных подробностей о своем соседе: его гардероб, его ссоры, нрав, наследственность и особенности поведения, запасы сидра и клеймо на ухе его коровы. Особенно внимательно следили за детьми, чьи моральные устои еще не укрепились и временами очень удивляли. Тотальная слежка не всегда имела негативные последствия. Если бы прохожий не заглянул одним осенним вечером в бостонские окна Мэзеров, он бы не заметил, что чепчик на их дочери, оставшейся дома в одиночестве, загорелся [25] и через несколько секунд вся она запылала бы, как факел[32].
Массачусетский пуританин знал – или смиренно надеялся, – что за ним присматривают. Если вы живете в городе на холме, то по определению как бы стоите на сцене. Этот пристальный пригляд не смущал поселенцев. Он делал их – по словам Уильяма Стаутона, бывшего вице-президента доминиона, который помогал колонии самоопределиться
И если бы не вовремя заглянувший в окно сосед, то загадка заколдованного дома Уильяма Морса – сквозь который регулярно проносились коты, кабаны, ложки, камни и стулья – могла бы никогда не разрешиться. Там был Морс, глубоко погрузившийся в молитву. И еще там был его внук-подросток, швырявший ботинки в голову деда. Выросшая рядом Энн Патнэм – старшая должна была отлично знать, откуда росли ноги у этой давней тайны, из-за которой ранее было предъявлено обвинение в колдовстве.
