на тело, простертое на мраморном ложе. И тут он разглядел, что ужасное существо совершенно не может встать, чтобы напасть на него. Он увидел шрамы, оставленные, должно быть, пыточными тисками и раскаленным железом. Каким бы черствым человеком ни был варвар, его потрясли эти чудовищные обрубки рук и ног, которые, как подсказывал ему инстинкт, когда-то были такими же совершенными, как его собственные молодые руки и ноги. И внезапно глубочайшее сострадание подавило и его ужас, и все его прежнее отвращение. Конан не знал, что это за создание, однако свидетельства страдания, которое тому пришлось вытерпеть, оказались столь чудовищны и впечатляющи, что у киммерийца – непостижимо для него самого – сжалось сердце. Он ощутил космическую трагедию и содрогнулся от стыда, точно на его плечи взвалили бремя вины целой расы.
– Не Яра я вовсе, – сказал он. – Я всего лишь вор. Я ничего не сделаю тебе.
– Подойди ко мне, дабы мог я прикоснуться к тебе, – запинаясь, попросило существо.
И Конан без всякого страха приблизился, позабыв о мече в своей руке. Чуткий хобот вновь простерся к нему и осторожно ощупал лицо и плечи киммерийца, как это делают слепцы, желая составить для себя картину, и прикосновение было нежным, точно у любящей женщины.
– Ты не демонской расы, как Яра, – пробормотало существо. – Чистая дикость пустынных земель слепила тебя. В былые века знавал я народ твой, но имя иное тогда он носил, нежели ныне, и из забытых древних времен воспоминание это, когда иным был лик мира и башни, исполненные роскоши, устремлялись в небо. Кровь на руках твоих.
– После сражения с пауком в клетушке наверху и со львом внизу, в саду, – отозвался варвар.
– Но в эту ночь убил ты и человека, – сказало существо с головой слона. – И чую смерть я на вершине башни. Я чую, ведомо мне.
– Да, – прошептал Конан. – Король воров погиб от укуса чудовищного паука!
– Так… так! – Странный нечеловеческий голос перешел к своеобразному, лишенному интонаций речитативу. – Смерть в харчевне, что ворам приют, смерть на крыше – чую я, ведомо мне. И третью смерть чародейство несет, о коем не грезилось Яре, – о чары избавления, о зеленые боги Иага!
И вновь покатились слезы из топазовых глаз, а изуродованное тело содрогнулось, раздираемое противоречивыми чувствами. Конан в растерянности уставился на существо.
Когда оно начало успокаиваться, нежные, невидящие глаза устремились на Конана. Хоботом оно сделало знак подойти ближе.
– Внемли мне, о человек! – сказало необыкновенное существо. – В глазах твоих я отвратителен, я чудовище. Можешь не возражать, то знаю я. Однако, быть может, и ты таковым показался бы мне, если бы мог я тебя увидеть. Есть множество миров на свете, и жизнь принимает многообразные формы. Не бог я и не демон. Я из плоти и крови, как и ты, пусть даже и частично иного рода, и уж наверняка моя плоть облекает
