Прямитель берез. Александр Кормашов

      Просыпаюсь утрами, оттого что над ухом ручей

      всё журчит и журчит. Это вновь косачи, видит бог,

      под латунные ножницы утренних первых лучей

      тянут шеи блаженно, и падают головы в мох.

      Их отвёрстые горла клокочут одно лишь:

      чу-фыр-р…

      Я под песенку эту, над речушкой болотной застыв,

      выгребаю из чайника плотный вчерашний чифирь,

      он в воде превращается

      в перевёрнутый ядерный взрыв.

      А в глаза светит солнце, светит так горячо и рыжо,

      что не верится снова, что снова какой-нибудь псих

      (но не я уж сегодня), спросонья схвативши ружьё,

      побежит к косачам. Только разве обманешь ты их!

      Ну-ко кыш, лягушонок!

      Не лезь-ка ты в чайник, малыш.

      Есть в селе нашем женщина, только вот не из села,

      а из города, вот… Она тоже видала Париж,

      как Высоцкий поёт. А уж в Вологде век прожила.

      Жаль, я в школе учил не французский,

      а шпрехен зи дойч,

      и мне трудно найти с ней

      какой-нибудь общий язык,

      как находит его её пятилетняя дочь,

      то есть дочка моя —

      чтобы сразу вопрос не возник.

      Я с той женщиной ныне говорю тяжело и длинно,

      а глаза её серые (дочь меня в гости зовет)

      вроде дульного среза «мелкашки»,

      чей выпуск давно

      в славном городе Туле оружейный наладил завод.

      Безголовым зовёт меня мать. Я давно безголов.

      Возвращаюсь к костру, к мужикам…

      Уж и то бы добро,

      чтоб какой-нибудь псих

      вдарил в свет из обоих стволов,

      и пусть падает чайник из правой руки,

      а из левой – ведро.

      По клюкву ехали бабы

      на тракторных санях-волокушах,

      что зверски подбрасывали на ухабах,

      зато не тонули в лужах.

      Пели бабы: «Ой, летят утки» —

      и жались друг к другу, фуфайка к фуфайке.

      Лишь одна, в красной спортивной куртке,

      не пела и горела как факел.

      С пяти утра бабы тряслись желейным грузом,

      лишь изредка взвизгивая: «Держись-ся!»

      И с веток роса падала всем на рейтузы,

      а одной – на джинсы.

      Сани ползли, два венца от узкого сруба,

      грязь расплёскивая в виде крыльев.

      Бабы косились и поджимали губы:

      одна курила.

      Тракторист проклинал дорожку,

      ад, мол, кромешный,

      и, оборачиваясь, ногтём по щетине крябал.

      Он и не думал, что на санях на бабу меньше,

      на ту, что себя не считала бабой.

      Он думал, что езда его притомила,

      а что насчёт жизни, то она ведь идёт по кругу.

      И каждую осень, наверное, от сотворения мира,

      бабы едут по клюкву.

      Он

Скачать книгу